Моя Шамбала

Сегодня мне опять приснится сон, который повторялся с регулярным постоянством несколько последних лет.

Я пробиваюсь на какой-то диковинной машине через льды, через снежные торосы к полюсу, а слева от него - ог-ромный водопад. Многотысячетонные массы воды, пенясь и разлетаясь миллионами брызг, падают с диким грохотом, кипят, путаясь в водовороте, находят свой путь и мощными потоками устремляются вниз, заливая все свободное про-странство. Именно вниз, потому что я ощущаю планету, как огромный глобус. А над водопадом повисает гигантская молния, одним концом касаясь водопада, другим, уходя в бесконечность.

Молния постоянна, как непрерывная дуга электро-сварки, и пульсирует, играя переменчивым цветом. Я ощу-щаю ее энергию, которая пронизывает окружающую среду.

Иногда в этих снах водопада нет, а я парю над землей, вижу реки, артериями прорезающие землю; горы, словно вылепленные на макете умелыми руками художника; моря и озера, похожие на лужицы после дождя и заливающие почти всю планету; величественные океаны, и материки, которые плавают в них огромными плотами.

Вуаль почти прозрачных облаков лежит подо мной и украшает голубую планету.

Но всегда присутствует молния. Она упирается в зем-лю и уходит в бесконечность. И все пронизывает энергия, которую я ощущаю каждой своей клеткой. Энергия напол-няет меня, как пустую оболочку. И я не боюсь всей этой грандиозной и страшной силы, этого гула, парализующего слух.

А утром я просыпаюсь свежим, бодрым и сильным...

– Вовка, сходи за водой! Дома воды ни капли.

Мать стояла возле меня с ведрами. Наверно, сама шла за водой, но увидела меня. Я с удовольствием взял ведра и пошел к перекрестку.

У колонки столпились женщины, но их сейчас не зани-мала вода, их занимал скандал, который устроила Катя и Ась-ка Фишман из-за отходов из бачков, которые стояли в новой трехэтажке. Бачки эти ставил свиной откормочный цех с ули-цы Революции. Катя успевала набрать свое ведро до того, как цеховые забирали отходы, но сегодня, выходя из дома, она на-ткнулась на свою бывшую соседку Аську Фишман, получив-шую с мужем Ароном квартиру в новом доме.

– Уже и здесь поспела?
– ехидно спросила Аська.

Кате промолчать бы, но ее задели эти слова, и она ска-зала вроде про себя:

– Нам пенсий не начисляют.

Намек был куда как прозрачен. Вся улица знала, что Аська, сроду нигде не работавшая, когда строился дом, на-нялась сторожить стройку. На стройке лежали штабеля до-сок и стояла циркулярная пила. Аська, подворовывая но-чью доски, пользовалась этой пилой, перепиливая их на-двое.

Работа с циркулярной пилой требовала определенной сноровки. И Аська такую сноровку выработала. Но, как го-ворится, и на старуху бывает проруха. Доску повело, и пила циркнула по руке, отхватив два пальца на левой руке. А че-рез некоторое время она стала получать пенсию по инва-лидности. Это Катя и имела в виду. Аська взорвалась не-медленно:

– Да у тебя в чулке больше, чем у директора мясного магазина на сберкнижке. Ты же по три поросенка выкарм-ливаешь. Даром что как нищая в тряпье ходишь.

Этот спектакль в один момент собрал немало зрите-лей. Кто-то шел за водой, кто-то из магазина. И теперь с удовольствием наблюдали за развитием драмы.

– Зато ты вся в золоте ходишь, - теперь уже напропа-лую пошла Катя.
– Сонька расползлась не хуже того поро-сенка, вот-вот лопнет. И один Арон работает.

– Вон отсюда, паскудина, - не вынесла этих слов Ась-ка...
– А ну-ка, вываливай все назад. Ходит, выгребает ... Для нее здесь бачки поставлены.

– Чтоб тебе подавиться этими объедками! На, ешь!
– сразу осевшим голосом выкрикнула Катя и, теряя рассудок oт нахлынувшей ярости, опрокинула ведро прямо рядом с Аськой. И вдруг, сообразив, что это может плохо кончиться, быстро пошла от Аськиного дома. Аська охнула и стала по рыбьи ловить ртом воздух, не находя слов для возмущения, и только когда Катя была уже недосягаема для рук, крикну-ла вслед:

– Ну, тварь, чтоб твоей ноги здесь больше не было! И близко не смей подходить к этому дому.

На это Катя показала зад, похлопав по нему ладонью, и от греха поскорее затрусила к своему дому.

Публика хохотала.

Не успел закончиться один спектакль, как начался другой. Теперь все взгляды были обращены на дорогу, по которой два приятеля вели Федора, Катиного мужа. Вели его серединой улицы, поддерживая под руки с двух сторон. Шли молча, сосредоточенно выбирая дорогу, стараясь обойти рытвины и выбоины. Были они в той стадии опья-нения, когда все внимание направлено на ноги, а мозг вы-полняет одну работу: не дает упасть, удерживает на ногах. Тетя Мотя, оставив ведра, бросилась к дому Кати, которая жила чуть подальше колонки, чтобы сообщить о том, что ее Федора ведут пьяного, но Катя, уже сама стояла у калитки, высматривая мужа.

– Кать, твоего ведут!
– сообщила издалека тетя Мотя и остановилась, прижимаясь ближе к домам.

Федор безвольно висел на своих дружках, закатывая глаза от натужного усилия согнать дурь, скрипел зубами. Но ближе к дому сделал вдруг отчаянное усилие, пытаясь высвободиться из рук своих приятелей, и те, потеряв равно-весие, упали вместе с ним. Поднялись и, с пьяной решимо-стью довести друга до самого дома, упорно пытались снова взять оставшегося на земле Федора за руки, но Федору это не понравилось, и он, вдруг обидевшись, неожиданно уда-рил в лицо своего приятеля. Тот удивленно охнул и, не раз-думывая, ответил сильным тычком в зубы. Федор повалил-ся и, матерясь, пытался стать на четвереньки, но приятель, не давая ему подняться на ноги, завалил и стал пинать но-гами, ладясь угадать под ребра. Сразу оторвалась от ворот и коршуном налетела на него Катя. Она стала оттаскивать его от Федора, колотя кулаками по спине и пытаясь дотянуться до волос. Другой приятель долго не мог взять в толк, что происходит, а потом бросился отнимать своего товарища у Кати, и скоро они ушли, оставив Федора на земле.

Федору никак не удавалось подняться. Катя помогала ему и причитала на всю улицу:

– Ой, убили. Убили, окаянные.

Кто с сочувствием, кто с любопытством, а кто с откро-венным удовольствием смотрели на дармовое представле-ние и с нетерпением ждали, чем этот спектакль закончится.

Помог Кате Ольгин сын Толяй, добрый малый из на-шего двора. Он поднял Федора и вместе с Катей отвел в дом...

Я поставил ведра на скамейку возле рукомойника и пошел к отцу. Отец открыл глаза. Был он бледен, но выгля-дел заметно посвежевшим.

– Как ты, пап?
– спросил я.

– Спасибо, сынок! Чтобы я без тебя делал?

Он смотрел на меня с такой любовью, что мне стало неловко, и я опустил глаза.

Мать позвала есть. Она хотела принести еду отцу в по-стель, но он встал и вышел к столу сам. Мать уже успокои-лась и теперь наседкой кружилась вокруг отца. Она отдава-ла ему все лучшее и всю любовь своего нерастраченного сердца, отодвигая всех, в том числе и меня, на второй план. Видно, они с отцом еще не успели налюбиться, и теперь она берегла его и холила, как могла, добывая для него мед, ко-торый мешала с коньяком и орехами, делая питательный состав; она отжимала свекольный сок и поила его от давле-ния. Он был для нее и ребенком и мужем. Казалось, "под-держать" отца стало целью ее жизни. Она говорила: "Надо поддержать Юру" и подкладывала ему лучшие куски. Я не обижался, потому что тоже любил и жалел отца.