Моя жизнь

ему оставаться там долго. М-р Ритч решил закончить свое юридическое

образование в Англии, и для меня было просто немыслимо вести одному всю

работу в конторе. Поэтому я предложил Полаку место стряпчего в своей

конторе. Я думал, что в конце концов мы оба отойдем от этой работы и

переселимся в Феникс, но этому никогда не суждено было осуществиться.

Характер у Полака был таков, что раз доверившись другу, он уже всегда и во

всем стремился не спорить, а соглашаться с ним. Он написал мне из Феникса, что, хотя и полюбил тамошнюю жизнь, чувствует себя совершенно счастливым и

надеется на дальнейшее развитие колонии, все же готов оставить ее и

поступить в мою контору в качестве стряпчего, если я считаю, что так мы

быстрее осуществим наши идеалы. Я очень обрадовался его письму. Полак

покинул Феникс, приехал в Иоганнесбург и подписал со мной договор.

Примерно в это же время я пригласил в свою контору в качестве клерка

шотландца-теософа, которого готовил к сдаче экзаменов по праву в

Иоганнесбурге. Его звали Макинтайр.

Таким образом, несмотря на стремление поскорее осуществить свои идеалы в

Фениксе, меня все сильнее тянуло в противоположную сторону, и, если бы бог

не пожелал иначе, я бы запутался в этой сети, именовавшейся простой жизнью.

Ниже я расскажу, как совершенно непредвиденно и неожиданно спасен был я и

мои идеалы.

XXII. КОМУ ПОМОГАЕТ БОГ

Я оставил всякую надежду на возвращение в Индию в ближайшем будущем. Я

обещал жене приехать домой через год. Но прошел год, а никаких перспектив на

возвращение не было. Поэтому я решил послать за ней и детьми.

На судне, доставившем их в Южную Африку, мой третий сын Рамдас, играя с

капитаном, поранил руку. Капитан показал его корабельному врачу и сам

заботливо ухаживал за ним. Рамдас приехал с перевязанной рукой. Корабельный

доктор посоветовал, чтобы по приезде домой опытный врач сделал Рамдасу

перевязку. Но то был период, когда я всецело полагался на лечение землей.

Мне даже удалось убедить некоторых своих клиентов, веривших в мои

способности знахаря, испытать на себе это лечение.

Что же я мог сделать для Рамдаса? Ему едва исполнилось восемь лет. Я

спросил, не возражает ли он, чтобы я перевязал его рану. Он с улыбкой

согласился. В таком возрасте он не мог, конечно, решить, какое лечение

лучше, но он хорошо понимал разницу между знахарством и настоящей медициной.

Ему была также известна моя привычка лечить домашними средствами, и он не

боялся довериться мне. Дрожащими от страха руками я развязал бинт, промыл

рану, наложил чистый компресс с землей и вновь забинтовал ему руку. Такие

перевязки я делал ему ежедневно примерно в течение месяца, пока рана

совершенно не зажила. Последствий никаких не было, а для исцеления раны

времени потребовалось не больше того срока, который назвал корабельный врач, имея в виду обычное лечение.

Этот и другие эксперименты укрепили мою веру в домашние средства, и я стал

применять их гораздо смелее. Я пробовал лечение землей и водой, а также

воздержанием в пище в случае ранений, лихорадки, диспепсии, желтухи и других

заболеваний, и в большинстве случаев лечение это было успешным. Однако

теперь у меня нет той уверенности, которая была в Южной Африке, к тому же

опыт показал, что такие эксперименты часто сопряжены с явным риском.

Я ссылаюсь здесь на эти эксперименты не для того, чтобы убедить в

исключительной эффективности своих методов лечения. Даже медики не могут

претендовать на это в отношении своих экспериментов. Я хочу только показать, что тот, кто ставит себе целью проводить эксперименты, должен начинать с

себя. Это дает возможность скорее обнаружить истину, а бог всегда помогает

честному экспериментатору.

Риск, сопряженный с проведением опытов по установлению и развитию тесных

контактов с европейцами, был столь же серьезен, как и риск, связанный с

лечением домашними средствами. Только риск этот разного свойства. Впрочем, устанавливая контакты, я никогда не думал о риске.

Я предложил Полаку поселиться со мной, и мы стали жить, как родные братья.

Дама, которая вскоре должна была стать м-с Полак, была помолвлена с ним

несколько лет, но свадьбу все откладывали до более подходящего момента. У

меня создалось впечатление, что Полак хотел скопить немного денег, прежде

чем обзавестись семьей. Он гораздо лучше меня знал Раскина, но европейское

окружение мешало ему немедленно претворить в жизнь учение Раскина. Я стал

убеждать Полака: "Когда есть обоюдное сердечное влечение, как в вашем

случае, не следует откладывать свадьбу из-за одних лишь финансовых

соображений. Если бедность - препятствие к браку, бедные люди никогда не

женились бы. А кроме того, вы теперь живете у меня и потому можете не думать

о домашних расходах. По-моему, вы должны жениться как можно скорее".

Как я уже говорил, мне никогда ни в чем не приходилось убеждать Полака

дважды. Он признал мои доводы правильными и немедленно вступил в переписку

об этом с будущей м-с Полак, жившей тогда в Англии. Она с радостью приняла

это предложение и через несколько месяцев приехала в Иоганнесбург. Ни о

каких расходах на свадьбу не могло быть и речи, не сочли даже нужным

заказать специальное платье. Для освящения их брачного союза не было

необходимости в религиозном обряде. М-с Полак по рождению была христианкой, а Полак еврей. Их общей религией была религия нравственная.

Упомяну мимоходом о забавном случае, происшедшем в связи с их женитьбой.

Человек, регистрировавший браки в Трансваале между европейцами, не имел

права регистрировать браки черных и вообще цветных. На свадьбе, о которой

идет речь, я выступил в качестве свидетеля. Дело не в том, что не нашлось