Моя жизнь

зулусами, что раны их гноились и что он совершенно потерял голову. Он считал

наш приезд благодеянием для этих ни в чем неповинных людей, снабдил нас

перевязочным, дезинфекционным и иным материалом и направил в

импровизированный лазарет. Зулусы пришли в восторг, увидев нас. Белые

солдаты, заглядывая через ограду, отделявшую нас от них, старались уговорить

нас не ухаживать за ранеными. А так как мы не обращали на них никакого

внимания и продолжали делать свое дело, они приходили в неистовство и

поносили зулусов самыми неприличными словами.

Мало-помалу я ближе познакомился с солдатами, и они перестали нам мешать.

Среди командного состава были полковник Спаркс и полковник Уайли, тот самый, который резко выступал против меня в 1896 году. Они были изумлены моим

поведением, нанесли мне визит и выразили свою благодарность. Я был

представлен генералу Маккензи. Пусть не подумает читатель, что все они были

профессиональными военными. Полковник Уайли был известный дурбанский юрист; полковник Спаркс - владелец мясной лавки в Дурбане; генерал Маккензи -

видный натальский фермер. Все эти господа получили военную подготовку и

приобрели опыт, будучи добровольцами.

Раненые, за которыми мы ухаживали, не были ранены в бою. Одни из них были

арестованы как подозрительные. Генерал приказал их высечь. В результате у

них появились серьезные раны, которые за отсутствием лечения стали гноиться.

Другие принадлежали к дружественному зулусскому племени. Они даже носили

особые значки для отличия их от "неприятеля", но солдаты по ошибке стреляли

и в них.

Кроме ухода за зулусами, на мне лежала обязанность готовить и раздавать

лекарства белым солдатам, что было для меня совсем легко, поскольку я в свое

время в течение года работал в небольшом госпитале д-ра Бута. Благодаря этой

деятельности я сблизился со многими европейцами.

Мы были прикомандированы к мобильной военной колонне, обязанной тотчас

прибыть туда, откуда сообщали об опасности. Основную часть колонны

составляла пехота, посаженная на коней. Как только приходил приказ о

выступлении, мы должны были пешком следовать за колонной и нести носилки на

плечах. Два - три раза нам приходилось делать по сорок миль в день. Но куда

бы мы ни направлялись, я всегда с благодарностью думал, что, перетаскивая на

своих плечах мирных зулусов, пострадавших из-за неосмотрительности солдат, и

ухаживая за ранеными как сиделки, мы делали угодное богу дело.

XXV. УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ

Зулусский "мятеж" обогатил меня новым жизненным опытом и дал много пищи

для размышлений. Бурская война раскрыла для меня ужасы войны далеко не так

живо, как "мятеж". Это, собственно, была не война, а охота за людьми, таково

было не только мое мнение, но и мнение многих англичан, с которыми мне

приходилось разговаривать. Слышать каждое утро, как в деревушках, населенных

ни в чем неповинными людьми, трещали, как хлопушки, солдатские винтовки, и

жить в этой обстановке было тяжким испытанием. Но я преодолел это

мучительное чувство лишь благодаря тому, что работа моего отряда состояла

только в уходе за ранеными зулусами. Я ясно видел, что не будь нас, о

зулусах никто бы не позаботился. Таким образом, в этой работе я находил

успокоение.

Были и иные поводы для размышлений. Мы шли по мало населенной части

страны. На пути лишь изредка попадались разбросанные по холмам и долинам

краали так называемых "нецивилизованных" зулусов. Проходя с ранеными или без

них по этим величественным пустынным пространствам, я часто впадал в

глубокое раздумье.

Я думал о брахмачарии и ее значении и все сильнее укреплялся в своих

убеждениях. Я беседовал на эту тему с товарищами по работе. Тогда я не

понимал, насколько необходима брахмачария для самопознания, но ясно отдавал

себе отчет в том, что тот, кто всей душой стремится служить человечеству, не

может обойтись без нее. Я сознавал, что день ото дня у меня будет все больше

поводов для такого служения и что моя задача станет мне не по силам, если я

целиком уйду в радости семейной жизни и буду лишь производить на свет и

воспитывать детей.

Короче говоря, я не могу жить, следуя одновременно велениям плоти и

велениям духа. Например, в данном случае я не смог бы принять участие в

экспедиции, если бы жена ожидала ребенка. Без соблюдения брахмачарии

служение семье было бы несовместимо со служением общине. А при исполнении

этого обета то и другое вполне совместимо.

Размышляя таким образом, я с некоторым нетерпением ждал дня, когда дам

этот обет. Связанные с ним надежды породили своего рода состояние

экзальтации. Воображение мое разыгралось, раскрывая безграничные возможности

служения.

В то время как я был занят напряженной физической и умственной работой, пришло известие, что операции по подавлению "мятежа" почти закончены и что

нас вскоре демобилизуют. Через день или два пришел приказ о демобилизации, а

спустя еще несколько дней мы вернулись домой.

Через некоторое время я получил письмо от губернатора, в котором он

выражал особую благодарность санитарному отряду за его службу.

По прибытии в Феникс я повел страстные споры о брахмачарии с Чхаганлалом, Маганлалом, Уэстом и другими товарищами по работе. Они одобрили мою идею и

признали необходимым обет, хотя и представляли себе трудности этой задачи.

Некоторые из них мужественно решили дать обет, и, насколько мне известно, за

ними последовали другие.

Я дал клятву - соблюдать обет брахмачарии в течение всей жизни. Должен

признаться, что тогда я далеко не полностью представлял себе всю