Моя жизнь

происшествия. По пятам за мной всегда следовали агенты тайной полиции. Но

скрывать мне было нечего, поэтому они меня обычно не беспокоили, и я не

доставлял им никаких хлопот. К счастью, у меня тогда еще не было титула

"махатмы", хотя там, где народ знал меня, употребление этого имени было

обычным явлением.

Во время одной из поездок сыщики то и дело приставали ко мне на станциях, спрашивая билет и записывая его номер. Разумеется, я с готовностью отвечал

на все их вопросы. Ехавшие со мной в одном вагоне пассажиры принимали меня

за садху или за факира. Заметив, что мне не дают покоя почти на каждой

станции, они возмутились и стали бранить сыщиков.

– Что вы понапрасну беспокоите бедного садху?
– говорили они.

– Разве вы не показали этим негодяям своего билета?
– спрашивали они меня.

Я мягко возразил:

– Мне не трудно показать билет лишний раз. Они ведь только исполняют свой

долг.

Мой ответ не удовлетворил пассажиров, их симпатия ко мне росла, и они

громко протестовали против такого несправедливого обращения со мной.

Но сыщики - это еще полбеды. Самой настоящей пыткой были мои поездки в

вагонах третьего класса. Особенно тяжелой была поездка из Лахора в Дели. Я

ехал тогда из Карачи в Калькутту через Лахор, где должен был сделать

пересадку. Я не мог найти свободного места в поезде. Вагоны были

переполнены. Тот, кто посильнее, кое-как пробирался в вагон через окошко, если двери были заперты. Я должен был быть в Калькутте к назначенному для

митинга дню, и если бы я не попал на этот поезд, то не поспел бы вовремя. Я

уже почти потерял надежду попасть на поезд. Как вдруг какой-то носильщик, заметив мое отчаяние, подошел ко мне и сказал:

– Дайте мне двенадцать ана, и я достану вам место.

– Хорошо, - сказал я.
– Вы получите свои двенадцать ана, если найдете мне

место.

Носильщик обежал все вагоны, умоляя пассажиров хоть немного потесниться, но никто не обращал на него никакого внимания. В самый последний момент, когда поезд уже должен был тронуться, кто-то из пассажиров сказал:

– Места здесь нет. Но, если хочешь, втисни его сюда. Разумеется, ему

придется стоять.

– Ну как?
– обратился ко мне носильщик.

Я охотно согласился, и носильщик втиснул меня через окно. Так я очутился в

вагоне, а носильщик получил свои двенадцать ана.

Ночь была для меня пыткой. Все пассажиры кое-как уселись. Я же простоял

два часа, держась за цепь верхней койки. Некоторые пассажиры то и дело

обращались ко мне:

– Почему вы не садитесь?
– спрашивали они.

Я пытался объяснить им, что сесть некуда. Но они не могли спокойно

относиться к тому, что я стою у них перед глазами, хотя сами лежали, растянувшись на верхних полках во весь рост, и ни на минуту не оставляли

меня в покое. Я лишь вежливо отвечал на их вопросы. В конце концов это их

несколько смягчило. Кто-то спросил, как меня зовут. Услыхав мое имя, они

устыдились и, извинившись, дали мне место. Таким образом, за свое терпение я

был вознагражден. Я смертельно устал, голова у меня кружилась. Бог послал

мне помощь как раз в тот момент, когда я больше всего нуждался в ней.

Кое-как добрался я до Дели, а затем и до Калькутты. Махараджа

Кассимбазара, председательствовавший на митинге в Калькутте, оказал мне

радушный прием. Так же, как и в Карачи, здесь наблюдался безграничный

энтузиазм. На митинге присутствовали несколько англичан.

Еще до 31 июля правительство объявило, что выезд законтрактованных рабочих

из Индии прекращен.

Первую петицию протеста против системы контрактации рабочих я представил в

1894 году и уже тогда надеялся, что эта система "полурабства", как ее

называл сэр У. У. Хантер, когда-нибудь перестанет существовать.

Многие помогли мне во время кампании против системы контрактации, которая

началась в 1894 году, но не могу не сказать, что развязку ускорила

возможность сатьяграхи.

Более подробно о кампании и о тех, кто принимал участие в ней, можно

прочитать в моей книге "Сатьяграха в Южной Африке".

XII. ПЯТНО ИНДИГО

Чампаран - страна царя Джанаки. В этой местности теперь много рощ манго, а

до 1917 года там было так же много плантаций индиго. По закону арендаторы в

Чампаране обязаны были отводить под индиго по три из каждых двадцати

участков арендуемой земли для своего землевладельца. Эта система называлась

"тинкатия", так как три катха из двадцати, составляющих акр, отводились под

индиго.

Должен признаться, что до того времени я никогда не слыхал даже названия

"Чампаран", не говоря уже о том, что не знал, где он находится, и не имел

почти никакого представления о плантациях индиго. Я видел тюки индиго, но

никогда не думал, что индиго произрастает и изготовляется в Чампаране и что

это продукт невероятно тяжелого труда десятков тысяч земледельцев.

Раджкумар Шукла был одним из земледельцев, стонавших под тяжестью этого

ига. Он страстно желал смыть пятно индиго с тысяч крестьян, которые страдали

так же, как и он.

Я познакомился с этим человеком в Лакхнау, куда прибыл на сессию Конгресса

в 1916 году.

– Вакил-бабу расскажет вам о наших бедствиях, - сказал он и стал убеждать

меня поехать в Чампаран.

"Вакил-бабу" был не кто иной, как бабу Браджкишор Прасад, который

впоследствии стал одним из моих ближайших сотрудников в Чампаране, теперь же

он был душой общественной деятельности в Бихаре. Раджкумар Шукла привел

Прасада ко мне в палатку. На нем был черный ачкан из альпаги и брюки. Тогда

Прасад не произвел на меня никакого впечатления. Я принял его за одного из