Моя жизнь

Приступив к изучению дела, я почувствовал, что начинать следует с азов.

Еще в Занзибаре я несколько дней посещал суд, чтобы ознакомиться с его

работой. Адвокат-парс допрашивал свидетеля, задавая ему вопросы о записях в

кредит и дебет в конторских книгах. Все это было для меня сплошной

тарабарщиной. Я не изучал бухгалтерии ни в школе, ни во время пребывания в

Англии. А в деле, ради которого я приехал в Африку, речь шла главным образом

о бухгалтерских расчетах. Только тот, кто знал бухгалтерский учет, мог

понять и объяснить его. Служащий Абдуллы толковал мне о каких-то записях в

дебет и кредит, и я чувствовал, что все больше запутываюсь. Я не знал, что

означает Д. О. В словаре мне не удалось найти этого сокращения. Я признался

в своем невежестве клерку и узнал от него, что Д. О.
– долговое

обязательство. Тогда я купил учебник по бухгалтерскому учету и, проштудировав его, почувствовал себя увереннее и разобрался в существе дела.

Я заметил, что Абдулла Шет, который не умел вести бухгалтерских записей, свободно разбирался во всех хитросплетениях бухгалтерии благодаря своему

практическому опыту. Я сказал ему, что готов ехать в Преторию.

– Где вы там остановитесь?
– спросил меня Шет.

– Где вы пожелаете, - ответил я.

– В таком случае я напишу нашему юрисконсульту, и он позаботится о

помещении. Кроме того, я напишу своим друзьям-меманцам, но останавливаться у

них я бы не советовал. Наши противники пользуются большим влиянием в

Претории. Если кому-нибудь из них попадет в руки наша частная переписка, то

это нанесет нам большой ущерб. Чем дальше вы от них будете, тем лучше для

нас.

– Я остановлюсь там, где меня поместит ваш юрисконсульт, или же устроюсь

самостоятельно. Пожалуйста, не беспокойтесь. Ни одна душа ничего не узнает о

наших с вами секретах. Но я намерен познакомиться с нашими противниками. Мне

хотелось бы установить с ними дружеские отношения. Я постараюсь, если

возможно, уладить дело без суда. В конце концов, Тайиб Шет - ваш

родственник.

Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад был близким родственником Абдуллы Шета.

Упоминание о возможности полюбовного соглашения, как я мог заметить, несколько озадачило Шета. Но я находился в Дурбане уже дней шесть-семь, и мы

знали и понимали друг друга. Я не был больше для него "белым слоном".

Поэтому он сказал:

– Н-да, понятно. Конечно, соглашение без суда было бы наилучшим исходом.

Но мы все родственники и прекрасно знаем друг друга. Не такой человек Тайиб

Шет, чтобы легко пойти на соглашение. При малейшей оплошности с нашей

стороны он выжмет из нас все и в конце концов надует. Поэтому, пожалуйста, подумайте дважды, прежде чем предпринять что-либо.

– Можете не беспокоится на этот счет, - сказал я.
– Мне нет нужды говорить

с Тайиб Шетом или с кем-нибудь еще по существу дела. Я только предложу ему

заключить соглашение и избавиться таким образом от ненужной тяжбы.

На седьмой или восьмой день после своего прибытия я выехал из Дурбана. Для

меня приобрели билет первого класса. При этом обычно доплачивали еще пять

шиллингов за постельные принадлежности. Абдулла Шет настаивал, чтобы я

заказал себе постель, но из упрямства, гордости и желания сэкономить пять

шиллингов я отказался. Абдулла Шет предостерегал меня.

– Смотрите, здесь не Индия, - сказал он.
– Слава богу, такие расходы нам

по карману. Пожалуйста, не отказывайте себе в необходимом.

Я поблагодарил его и просил не беспокоиться.

Примерно в десять часов вечера поезд пришел в Марицбург, столицу Наталя.

Постельные принадлежности обычно давали на этой станции. Ко мне подошел

железнодорожный служащий и спросил, возьму ли я их. Я ответил: "Нет, у меня

есть свои". Он ушел. Но вслед за ним в купе вошел новый пассажир и стал

оглядывать меня с ног до головы. Ему не понравилось, что я "цветной". Он

вышел и вернулся с одним или двумя служащими. Все они молча смотрели на

меня, потом пришел еще один служащий и сказал:

– Выходите, вы должны пройти в багажный вагон.

– Но у меня билет первого класса, - сказал я.

– Это ничего не значит, - возразил он, - ступайте в багажное отделение.

– А я вам говорю, что в Дурбане получил место в этом вагоне, и настаиваю

на том, чтобы остаться здесь.

– Нет, вы здесь не останетесь, - сказал чиновник.
– Вы должны покинуть

этот вагон, иначе мне придется позвать констебля, и он вас высадит.

– Пожалуйста, зовите. Я отказываюсь выйти добровольно.

Явился констебль, взял меня за руку и выволок из вагона. Мой багаж тоже

вытащили. Я отказался перейти в другой вагон, и поезд ушел. Я пошел в зал

ожидания и сел там. При мне был только чемодан, остальной багаж я бросил на

произвол судьбы. О нем позаботилась железнодорожная администрация.

Дело было зимой, а зима в высокогорных районах Южной Африки суровая, холодная. Марицбург расположен высоко над уровнем моря, и холода здесь

бывают ужасные. Мое пальто было в багаже, но я не решался спросить о нем, чтобы не подвергнуться новым оскорблениям. Я сидел и дрожал от холода. В

зале было темно. Около полуночи вошел какой-то пассажир и, по-видимому, намеревался поговорить со мной. Но мне было не до разговоров.

Я думал о том, что делать: бороться ли за свои права или вернуться в

Индию, или, быть может, продолжать путь в Преторию, не обращая внимания на

оскорбления, и вернуться в Индию по окончании дела? Убежать назад в Индию, не исполнив своего обязательства, было бы трусостью. Лишения, которым я

подвергался, были проявлением серьезной болезни - расовых предрассудков. Я

должен попытаться искоренить этот недуг, насколько возможно, и вынести ради

этого все предстоящие лишения. Удовлетворения за обиду я должен требовать

лишь постольку, поскольку это необходимо для устранения расовых