Моя жизнь

веры. Мы считаем, что попытки самоусовершенствования и искупления - тщетны.

И все же мы получим искупление. Для нас непосильно бремя наших грехов. Но мы

можем переложить его на Иисуса. Он один безгрешный сын бога. Он сказал, что

те, кто верит в него, будут жить вечно. В этом безграничное милосердие бога.

А так как мы верим в искупительную жертву Иисуса, наши собственные грехи не

тяготеют над нами. Грешить мы должны. В этом мире не грешить невозможно. И

потому Иисус страданиями искупил все грехи человечества. Только тот, кто

приемлет его великое искупление, обретет вечный покой. Подумайте, как

беспокойна ваша жизнь и какая надежда на покой есть у нас.

Эта речь совершенно не убедила меня. Я смиренно ответил:

– Если это и есть христианская вера, принятая всеми христианами, то я

принять ее не могу. Я не ищу искупления за греховные проступки. Я стараюсь

освободиться от самого греха или, скорее, от самой мысли о грехе. Пока я не

достигну этой цели, я согласен не знать покоя.

На что плимутский брат возразил:

– Уверяю вас, ваши усилия бесплодны. Подумайте еще раз над тем, что я

сказал.

И брат доказал, что слово у него не расходится с делом. Он сознательно

совершал проступки и показывал мне, что его не беспокоит мысль о них.

Но до встречи с плимутскими братьями я знал, что не все христиане верят в

эту теорию искупления. Сам м-р Коатс жил в страхе перед богом. Его душа была

чиста, и он верил в возможность самоочищения. Обе дамы разделяли эту веру.

Некоторые книги, попавшие мне в руки, были полны преданности богу. Поэтому, увидев, что м-р Коатс встревожен моим последним опытом, я успокоил его, сказав, что извращенная вера плимутских братьев не вызвала у меня

предубеждения против христианства.

Мои трудности заключались в другом. Они касались Библии и ее принятого

толкования.

XII. ПОПЫТКИ СБЛИЗИТЬСЯ С ИНДИЙЦАМИ

Прежде чем писать дальше о знакомствах с христианами я должен рассказать о

других переживаниях того же периода.

Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад занимал в Претории такое же положение, как

Дада Абдулла в Натале. Ни одно общественное начинание не обходилось без

него. Я познакомился с ним в первую же неделю и сказал, что намерен

сблизиться со всеми индийцами в Претории. Я выразил желание ознакомиться с

их положением и просил его помочь мне, на что он охотно согласился.

Я начал с того, что созвал собрание, пригласив всех индийцев Претории, и

нарисовал им картину их положения в Трансваале. Собрание состоялось в доме

шета Ходжи Мухаммада Ходжи Джоосаба, к которому у меня было рекомендательное

письмо. На собрании присутствовали главным образом купцы-меманцы, но было и

несколько индусов. Впрочем, индусов в Претории вообще было очень мало.

Речь, произнесенная мною на этом собрании, была, можно сказать, моим

первым публичным выступлением. Я хорошо подготовился к выступлению, посвятив

его вопросу о добросовестности в коммерции. Я то и дело слышал от купцов, что правдивость невозможна в коммерческих делах. Я этого мнения не разделял

и не разделяю до сих пор. И теперь у меня есть друзья-коммерсанты, которые

утверждают, что правдивость и коммерция несовместимы. Коммерция, говорят

они, дело практическое, а правдивость - из области религии; и они

доказывают, что практические дела одно, а религия совсем другое. Не может

быть и речи о том, считают они, чтобы в коммерческих делах оставаться до

конца правдивым, говорить правду можно только, когда это удобно. В своей

речи я решительно оспаривал это мнение, стараясь пробудить в купцах сознание

долга, которое им вдвойне необходимо. Их обязанность быть добросовестными

была тем важнее в чужой стране, что по поступкам немногих индийцев здесь

судят о миллионах наших соотечественников. Я считал, что наш народ живет в

антисанитарных условиях по сравнению с англичанами, окружающими нас, и

привлек внимание собравшихся к этому факту. Я подчеркнул необходимость

забыть всякие различия между индусами, мусульманами, парсами, христианами, гуджаратцами, мадрасцами, пенджабцами, синдхами, каччхами, суратцами и т. д.

В заключение я предложил организовать ассоциацию, от имени которой можно

было бы сделать представления властям относительно притеснений, испытываемых

индийскими поселенцами, и изъявил готовность отдать этому делу столько

времени и сил, сколько смогу.

Я видел, что речь моя произвела большое впечатление на собравшихся.

Вокруг нее развернулась дискуссия. Многие из присутствовавших захотели

сообщить мне некоторые факты. Я чувствовал, что меня поддерживают. Лишь

немногие из собравшихся говорили по-английски. Понимая, что знание

английского языка полезно в этой стране, я предложил, чтобы все, у кого есть

время, изучали английский язык. Я сказал, что овладеть языком можно даже в

преклонном возрасте, и сослался на соответствующие примеры. Кроме того, я

обещал вести группу, если такая будет создана, для обучения языку, а также

помогать лицам, желающим заниматься языком.

Группа не была создана, но три молодых человека выразили готовность

учиться при условии, что я буду приходить к ним. Двое из них были мусульмане

– один парикмахер, другой клерк, а третий - индус, мелкий лавочник. Я

согласился помочь им. Я не сомневался в своих педагогических способностях.

Случалось, ученики мои уставали, но я не знал устали. Иногда бывало и так, что я приходил к ним только за тем, чтобы застать их занятыми своими делами.

Но я не терял терпения. Ни один из троих не стремился к глубокому знанию

языка, но двое примерно за восемь месяцев сделали весьма большие успехи. Они