Моя жизнь

М-с Уолтон была кроткая и одаренная женщина. Мне нравилось отношение ко

мне этой пары. Мы знали, что между нами существуют глубокие расхождения.

Никакие дискуссии не могли бы сгладить их. Но и расхождения оказываются

полезными там, где есть терпимость, милосердие и истина. Мне нравились

смирение и настойчивость м-ра и м-с Уолтон, их преданность делу. Мы

встречались очень часто.

Эта дружба поддерживала мой интерес к религии. Теперь я уже не мог уделять

столько времени изучению религии, как в Претории. Но я использовал и тот

небольшой досуг, каким располагал. Моя переписка по вопросам религии

продолжалась. Райчандбхай направлял меня. Один из друзей прислал мне книгу

Нармадашанкара "Дхарма Вичар". Предисловие в ней во многом помогло мне. Я

слышал, что поэт жил жизнью богемы, и описание в предисловии переворота, происшедшего с ним благодаря изучению религии, пленило меня. Я полюбил эту

книгу и внимательно перечитал ее. С интересом прочел я и книгу Макса Мюллера

"Индия - чему она может научить нас?", а также опубликованный Теософическим

обществом перевод "Упанишад". Эти книги увеличили мое уважение к индуизму, его очарование все более захватывало меня. Однако я не стал предубежденно

относиться к другим религиям. Я прочел "Жизнь Магомета и его преемников"

Вашингтона Ирвинга и панегирик пророку Карлейля. Эти книги возвысили

Мухаммеда в моих глазах. Я также прочел книгу, называвшуюся "Так говорил

Заратустра" (*).

(* Произведение немецкого философа Ф. В. Ницше (1844-1900). *)

Таким образом я приобрел больше знаний о различных религиях. Изучение их

способствовало развитию самоанализа и привило мне привычку осуществлять на

практике все, что привлекало меня во время занятий. Так, я начал делать

некоторые упражнения по системе йогов в той мере, в какой смог понять, в чем

они заключаются, из описания, приведенного в индусских книгах. Мне не

удалось далеко продвинуться в этих упражнениях, и я решил, что, когда

вернусь в Индию, продолжу свои занятия под руководством какого-нибудь

специалиста. Но желание это так и осталось неосуществленным.

Я усиленно изучал также произведения Толстого. "Краткое евангелие", "Так

что же нам делать?" и другие его книги произвели на меня сильное

впечатление. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей

любви.

Примерно в это же самое время я познакомился еще с одной христианской

семьей. По ее предложению я каждое воскресенье посещал методистскую церковь.

В этот день меня всегда приглашали и на обед. Церковь не произвела на меня

хорошего впечатления. Проповеди показались невдохновляющими. Прихожане не

поразили никакой особой религиозностью. Они были не собранием набожных душ, а скорее по-мирски мыслящими людьми, которые посещают церковь для

развлечения или в соответствии с обычаем. Иногда я невольно начинал дремать

во время богослужения. Мне было стыдно, но чувство стыда облегчалось тем, что некоторые из моих соседей тоже клевали носом. Я не смог посещать

подобные богослужения долгое время.

Моя связь с семьей, которую я обычно навещал каждое воскресенье, порвалась

внезапно. Можно сказать, мне предложили прекратить визиты. Случилось это

так. Хозяйка была добрая и простая, но несколько ограниченная женщина. Мы

много говорили на религиозные темы. Я тогда перечитывал "Свет Азии" Арнолда.

Однажды мы начали сравнивать жизнь Иисуса с жизнью Будды.

– Вспомните Гаутаму сострадающего!
– сказал я.
– Его сострадание

распространялось не только на человечество, но и на все живые существа.

Разве душа не переполняется умилением при взгляде на агнца, лежащего на его

плечах? Этой любви ко всем живым существам нет у Иисуса.

Такое сравнение огорчило добрую женщину. Я понял ее чувства, прекратил

разговор, и мы перешли в столовую. Ее сын, настоящий херувим, едва достигший

пяти лет, тоже был с нами. Я чувствую себя самым счастливым человеком, когда

нахожусь среди детей, а с этим малышом мы давно уже были друзьями. Я с

пренебрежением отозвался о куске мяса, лежавшем на его тарелке, и принялся

расхваливать яблоко, лежавшее на моей. Невинный малыш был увлечен и вслед за

мной стал восхвалять яблоко.

А мать? Она была в ужасе.

Мне сделали замечание. Я переменил тему разговора. На следующей неделе я, как обычно, навестил семью, не понимая, что мне следует прекратить визиты, да и не считая, что это было бы правильно. Но добрая женщина внесла ясность

в создавшееся положение.

– М-р Ганди, - сказала она, - пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я считаю

своим долгом сказать вам, что ваше общество отнюдь не благоприятным образом

действует на мальчика. Каждый день он колеблется, есть ли ему мясо, и просит

фрукты, напоминая мне о ваших доводах. Это уж слишком. Если он не будет есть

мясо, он ослабеет, если не заболеет. Я не в состоянии переносить это. Отныне

вы должны разговаривать только с нами, взрослыми. Ваши беседы, очевидно, плохо влияют на детей.

– М-с...
– ответил я, - мне очень жаль, что так получилось. Я понимаю ваши

родительские чувства, так как у меня самого есть дети. Мы можем очень просто

покончить с этим неприятным положением. То, что я ем и от чего отказываюсь, больше влияет на ребенка, чем мои слова. Поэтому лучше всего мне вообще

прекратить посещения. Это, конечно, не должно повлиять на нашу дружбу.

– Благодарю вас, - сказала она с явным облегчением.

XXIII. В КАЧЕСТВЕ ХОЗЯИНА ДОМА

Обзаводиться хозяйством было для меня не ново. Однако хозяйство мое в

Натале отличалось от того, какое было у меня в Бомбее и Лондоне. На этот раз

часть расходов производилась исключительно ради престижа. Мне казалось