Mr. and Mrs. Mikaelson

— Ками О'Коннелл, - она продолжает идти вперед. — Преподаватель духовной школы, иногда очень хороший психотерапевт.

— Вам все же нужна моя помощь, садитесь, - убеждает ее детектив. — Я не могу оставить вас в одиночестве.

— Да, мне определенно нужна помощь, - блондинка открывает дверь полицейского автомобиля, когда Кинни останавливается.

— Я с радостью помогу такой прекрасной леди, - Уилл словно сам не свой,когда она улыбается ему и поправляет локон белокурых волос.

Он только сейчас понимает, что Ками О'Коннелл стала его персональным океаном, в котором он готов тонуть всю свою жизнь. Она только сейчас понимает, что Уилл Кинни заставляет огонек в ее душе гореть. Такая любовь будет вечно гореть и

оставит след в душе. Такая любовь вечная, как и млечный путь.

Сбежать из госпиталя, после сложнейшей операции, проникнуть в оцепленный полицией особняк для Клауса Майклсона это не проблема, скорее развлечение, ведь он ненавидит скучать. В руках Клауса зажигалка, а рядом стоит бутылка его любимого бурбона, и сидя на полу гостиной он смотрит на тусклый огонек. Клаус Майклсон уже не думает, о том, что это огонек надежды. Он изо всех сил пытался дотянуться до этого света и пройти в светлое будущее, но его как можно дальше отбрасывало в прошлое и огонек для Клауса Майклсона погас. Но, и какая разница, если он сам может зажечь этот огонек. Клаус сглатывает очередной ком, чиркает зажигалкой, вновь и вновь. Он смотрит в грустные , серые, как тучи, глаза, которые изображены на портрете. Клаус Майклсон сам нарисовал этот портрет, и сколько бы он не смотрел изображенный на портрете мужчина не изменится, не улыбнется. Ничего не изменится. Клаус помнит, как рисовал свой автопортрет. Ребекка уговорила его на это, когда он нарисовал ее портрет, а затем последовал портрет и Элайджи. Все три портрета висели в гостиной, и Ребекка гордилась талантом брата, говоря, что художник из него куда лучше, чем бизнесмен.Клаус не слушал сестру, и в качестве отговорки твердил, что как только бизнес отца перешел к нему он только расширил его и заключил не один выгодный контракт. Майклсон не изменится, сколько бы он не пытался, но в этот раз он сделал все правильно и спас свою семью. Ему было всегда наплевать, он никогда не боялся одиночества, но сейчас, стоя посреди разгромленной гостиной, Клаус как никогда ощущает, что он остался в одиночестве. Братья и сестры оставили его, Хейли увезла Хоуп, и запретила ему даже звонить дочери, Тристан увез Аврору, считая, что сестру нужно спасать от такого монстра, как Клаус. Он остался в одиночестве. Остался только монстр вынужденный существовать о одиночестве. Одиночество и стала его проклятием. Одиночество - расплата за грехи. Клаус Майклсон никогда и ничего не боялся, но его главный кошмар стал реальностью. Клаус брошен в одиночестве. Ему казалось, что проще было принять смерть, ведь жнеца смерти он не боялся, нежели жалкое существование в одиночестве. Майклсон даже не сразу понимает, что на его глазах появились слезинки из-за которых и расплывается изображение перед глазами.

Чирк зажигалкой. Майклсон подносит сине-оранжевый огонек к первому портрету. Майклсон грустно улыбается . Он смотрит на изображение своей сестры : В глазах Ребекки горит задорный огонек надежды, ее волосы собраны в прическу девятнадцатого века, наряд блондинки из этой же эпохи, в руках блондинка держит котенка, в детстве, это был ее любимый домашний питомец, к которому Ребекка привыкла с шести лет и плакала, когда Юсуф, умер. Ей было двенадцать, а Клаус до сих пор помнит. Он помнит все.

Чирк зажигалкой Клаус должен попрощаться, но прежде он отпивает янтарную жидкость, выплескивает на изображение сестры бурбон.

— За тебя, сестра. Прощай Ребекка. Будь счастлива.

Чирк зажигалкой, и, потрет Ребекки вспыхивает, словно его облили бензином и положили, как в финальной сцене фильма.

Клаус Майклсон смотрит на портрет Элайджи, и Майклсон старший смотрит на него, с портрета, собрано и серьезно, да и Элайджа всегда так смотрел на своего брата. Элайджа изображен стоя, в строгом костюме и цилиндре на голове, словно аристократ девятнадцатого столетия. Элайджа всегда прощал Клауса, всегда защищал, не говорил отцу о его промахах. Элайджа сражался за семью и за брата. Он всегда говорил Клаусу : Чтобы не случилось, я всегда буду твоим братом. Элайджа Майклсон сдержал свое слова и бы рядом, поддерживал его, сражался за Клауса, даже когда тот сдавался. Элайджа Майклсон всегда жертвовал своим счастьем ради счастья Клауса. Элайджа верил, что когда-нибудь он спасет брата и тот осознает ценность семью. Он верил, что когда-нибудь наступит, и этот день настал. Клаус Майклсон пожертвовал собой, чтобы спасти семью, а значит, Элайджа достиг своей цели : Он спас брата.

Клаус опускает бутылку виски проливая содержимое на портрет.

— Ты всегда жертвовал своим счастьем ради меня, брат... Пришло время изменить все... Прощай, Элайджа, ты свободен и заслуживаешь счастья.

Чирк зажигалкой, и, потрет Элайджи вспыхивает, словно его облили бензином и положили, как в финальной сцене фильма.

Грустные серые глаза обиженного мальчика имя которому Клаус Майклсон. Он прекрасно лгал всем окружающим, но его выдавали глаза. Он так и остался обиженным мальчиком, которого не замечал суровый отец. Клаус всегда был в тени, и даже когда выбрался к свету, то остался таким же : Никому не нужным обиженным мальчишкой. Клаус сжимает в руках зажигалку и проводит своей ладонью по изображению. Это был единственный его автопортрет на котором Майклсон изобразил себя стоящим на лестнице, в бежевым брючным костюме двадцатых годов прошлого века. Но, даже если людям и свойственно меняться, то Клаус не изменится. Параноик, эгоистичный, требующий подчинения ото всех - именно таким был Клаус Майклсон. Сколько бы ролей он не играл грустные серые глаза на автопортрете всегда выдаст того обиженного мальчишку боящегося отца. Можно сыграть абсолютно любую роль, но это всегда будет автопортрет. Клаус заходится смехом, когда проливает на портрет бурбон.

— Ты всегда был подлым ублюдком, Клаус Майклсон. Прощай...

Чирк зажигалкой, и, портрет вспыхивает, словно его облили бензином и положили, как в финальной сцене фильма.

Это и есть финальная сцена, в которой все горит до тла. В его руках бутылка недопитого бурбона, за спиной вспыхивает пламя и Клаус уходит покидая особняк. Уходит, точно зная, что когда-нибудь он вернет свой дом и его семья будет едина. Он объединит их всех. Уходит, точно зная, что люди не меняются, но они способны пожертвовать собой ради тех, кого любят, так Клаус и поступил. Он поступил правильно единственный раз в жизни, и возможно, когда-нибудь его поступок вспомнят. Клаус уходит в никуда. Он уходит в никуда под названием одиночество.

Он точно знает, что с этой минуты Клаус Майклсон обратился в легенду. Клаус Майклсон не убегает. Он исчезает. Исчезает во тьме ночи. Растворяется в одиночестве. Клаус Майклсон обратил все в пепел и разрушил, как всегда, ведь он разрушает все, к чему прикасается.

Это и есть финальная сцена, в которой все сгорело тла, и остался только пепел. Но, даже если остался только пепел, в этой истории еще есть, что рассказать.

Комментарий к Глава XXXIX. Часть III. Огонек надежды. Финал. Два с половиной месяца, и вот финал... У меня всегда сжимается сердце, когда я пишу финальные сцены... И, я только надеюсь, что вы по достоинству оцените мои труды и старания.

P. S Меня радует, то, что вы, дорогие читатели, были со мной все это время, и я просто хочу сказать, что люблю вас.

Песня : https://www.youtube.com/watch?v=6zLRHoqHgxA

Фото + гифка ( Клаус. ) :https://vk.com/doc175419535_437638474

========== Глава XL. Эпилог. Часть 1. Пять лет, словно один день. ==========

Часть I. Заперт я или ты, кто из нас в взаперти?

Меня покинули, сердце вырвали, замели следы, землей засыпали.

Разукрасили в черные тона, и не вижу я где теперь она.

Все что есть во круг потеряло смысл, только череда календарных чисел.

Только черный мир, несущий пустоту и неведомо куда теперь иду.

Zambezi -Табурет.

Женщина смотрит на свое отражение в зеркале уже минуты как две, а то и больше. Она думает только о том, что все было словно вчера, и не прошло пять лет. Словно вчера она была прекрасна и молода. Прошло уже пять лет, и короткие платье сменились на строгие костюмы, опасность сменилась тихой жизнью. Теперь Ребекка считает свою жизнь скучной и размеренной.

Прошло уже пять лет, и она понимает, что не так молода, понимает, что у нее не осталось: ни отца, ни матери, ни семьи, и чем дальше, тем меньше у нее остается. Она смотрит на фото в рамке и улыбается, видя себя в образе девушки двадцатых, рядом с ней Марсель в образе гангстера, и, дотрагиваясь до деревянной рамки, она с досадой осознает, что на рамке с фото собралась пыль. Осталась только пыль. Пыль собралась комом, словно от нее старой жизни остался комок пыли.

Прошлого не изменить.

Ребекка не может изменить прошлое, но может идти вперед.

Девочка, лет трех, медленно приближается к стоящей у зеркала матери, дергает ее за ткань белоснежных брюк, внимательно приглядывается, пытаясь уловить малейшее движение, и дышит.

Ребекка улыбается, оборачивается к дочери, понимая, что это важнее, чем оборачиваться в прошлое.

Малышка не шевелится.

Женщина опускается на колени перед ней.

— Что случилось, радость моя?

— Мама, папа сказал, чтобы я позвала тебя. Завтрак готов.