Мракобесия
Шрифт:
…Вообще-то это оказалось на удивление легко – не доверять идеологии целого общества. Слишком уж лживым, слишком неестественным оно было, чтобы вызывать к себе симпатию или доверие. А поэтому оставалось только абстрагироваться, только поставить себя вне и, стиснув зубы, спокойно делать свою работу.
Как все-таки хорошо, что я точно знал, что бывает и иначе. Как все-таки хорошо, что я никогда не принадлежал этим людям целиком.
А как же Марийка?
Это другое, сам себе ответил я. Не знаю почему, но это другое, совершенно и это не в счет…
И в странном своем сонном бреду успел я еще подумать о том, что надо все-таки будет спросить у моей дорогой, не слыхала ли она чего про
И не было больше за эту ночь у меня ни одной мысли, ни одного сна, ни одного воспоминания, даже самого завалящегося.
…А проснулся я от поворота ключа в замке: пришла наконец-то она, долгожданная моя Марийка, и тут же с порога бросилась готовить ужин, и, тоскливо наблюдая за ее деловитой кухонной суетой, подумал я, что удивительно все-таки, как она меня любит, и, самое главное, непонятно за что: сам у себя я никакой любви или даже симпатии давно уже не вызывал… И еще подумал я о том, что было бы со мной, если бы она вдруг решила меня бросить. А ведь запил бы, наверное. Непременно запил, по-черному, беспросветно, бессмысленно и страшно – эдак на месяца полтора… Впрочем, она меня не бросит. Это была как раз одна из тех редких вещей, в которых я мог быть уверен.
–…Ты не забыл, что у нас назначено на сегодня, – полувопросительно сказала мне моя дорогая.
Вздрогнув от неожиданности, я постарался не упасть в грязь лицом:
– Я тебе, кажется, к Елене за документами съездить обещал?
– Да нет, – вздохнула Марийка, – сегодня же у Юленьки день рождения… Помнишь, я же тебе говорила: у нее в шесть собираемся. Я уже и подарок купила, часы старинные, с колокольчиками, ей должно понравиться. Чего ж ты опять забыл?
– Да не забыл я, – вяло попытался я оправдаться. – Просто не думал, что это уже сегодня…
А я ведь и вправду не забывал об этом дне рождения. Юленька эта – замечательный человек, милый и добрый, хотя и совсем не такой, как моя Марьяна – понятия не имею, почему они дружат. И бывать у нее дома радостно и приятно – такой уж это редкий, ласковый и теплый дом. И в те нечастые дни, когда Юленька созывает гостей, собираются у нее исключительно хорошие люди, весьма своеобразного толка порой, но все-таки… Элизиум, одним словом. Так почему же эта желанная, в общем-то, дата нашего семейного «выхода в свет» подкралась так неожиданно – ну просто обухом по голове?
…Я совсем потерялся с этой чертовой работой. Даже о таких редких солнечных днях умудряюсь забывать. И Марийку обижаю. Как она вообще терпит эту мою вечную беспамятность-необязательность?
– Да не расстраивайся, зай, – угадала она мое настроение. – Ты же ничего на это время не запланировал?
– Вообще-то думал в «Карту» зайти, – умудрился сдуру ляпнуть я. – Знаешь, у Татьяны с Крэшем концерт…
А вот теперь она обиделась. Отвернулась к плите, как-то по-особенному напрягши спину и плечи, что сразу становилось ясно: что-то с этой девушкой не так. Поганое что-то у нее на душе, нехорошее…
– Ну прости, лапа, ну что ты, – попытался исправить я положение, проклиная свой длинный язык и короткую память. – Не пойду я, конечно, завтра ни в какую «Карту», потом как-нибудь, успеется. Да я сам хочу увидеть твою Юленьку, чего ж ты, не веришь, что ли?
– Я тебя не принуждаю, – мертвым голосом ответила она. – Иди куда знаешь, дело твое.
– Да лапа, лапа, ну что ты! Ты же меня без ножа режешь, ну не молчи, не надо!
Развернув ее к себе, я поймал ее губы. Какое действенное все-таки средство… Уже через две минуты она и не думала сопротивляться, только откинула назад голову, зажмурив глаза, как маленькая.
– Ну не торопись, не торопись, будет еще
время, погоди…Я разочарованно оторвался от своего приятного занятия.
– Ну что, пойдем сегодня к подружке твоей?
Она кивнула.
Девочка моя недоверчивая, ненаглядная…
Солнце мое, звездочка моя в синем пустынном небе… Жаль, я не поэт, не умею написать тебе стихов о том, как ты дорога мне, о том, как скрашиваешь эту мою проклятую бесполезную жизнь. Но все ж спасибо тебе за то, что ты есть в этой жизни. Да…
– А к Елене бы ты и вправду съездил бы, не помешало б, – сказала она после паузы с кротким упреком в голосе и ласковой насмешкой в глазах.
Я отвел взгляд. Надо будет сделать, конечно, не тянуть же до бесконечности. Надо будет сделать…
Наверное, глупо и совсем по-детски вот так вот все откладывать и откладывать эту встречу. В конце концов, не все знакомства и контакты в нашей жизни приятны и располагают к дружеским посиделкам за чашечкой кофе у камина.
Но сама мысль о необходимости видеться, разговаривать и обмениваться рукопожатием с этой женщиной навевала легкую тошноту. Колючие глаза, колючий жесткий голос, не лишенный, впрочем, какой-то завораживающей, необъяснимой притягательности, длинные хрусткие паучьи пальцы с ухоженными, всегда накрашенными бесцветным блестящим лаком ногтями, тщательно уложенные короткие и совершенно седые волосы – в ее-то возрасте… Некрасивое тонкое лицо и такая же тонкая хрусткая фигура, излишне тонкая, до ощутимой физической неприятности.
Эта женщина не просто мне не нравилась. Она вызывала какой-то иррациональный, топкий мучительный страх, смешанный с ощущением бесконечной, непоправимой и непреодолимой чуждости ее, инородности, далекости от всего того, что я знал, чем жил и на что надеялся.
В свою очередь, я категорически не понимал ее образа жизни, взглядов и устремлений… Что, конечно же, не могло быть причиной для невыполнения давнего обещания, данного мной Марийке. А значит, следовало в который раз собрать негустую нашу волю в кулак и заняться делом: реальным делом, а не всегдашним молчаливым нытьем в воображаемую жилетку.
Мысленно я дал себе зарок не позднее завтрашнего утра позвонить Елене и договориться о встрече. Тянуть с этим столько времени уже действительно становилось неприличным.
– Хорошо, лапа, как скажешь, – покорно согласился я, а Марийка удивленно приподняла тонкие брови: с чего бы это я стал вдруг таким уступчивым…
Время до означенных шести часов пролетело быстро (верней, не до шести даже, а до пяти с четвертью, на которые мы порешили выходить из дому). Разные хозяйственные дела, давно уже откладываемые «на потом» и вот наконец подступившие к горлу: хоть режь, а делать надо, – пробежка до ближайшего супермаркета, несколько телефонных звонков и в их числе – бесплодная попытка связаться с Еленой (я испытал какое-то стыдное облегчение, когда она не взяла трубку), – и вот уже пришла пора торопливых сборов: на часах ровно пять.
Марийка же была уже при полном параде (не зря она меня запрягла сегодня на общественно полезные работы, выкроив себе время на макияж и прическу; а впрочем, я был на нее не в обиде: оно того стоило): узенькие джинсики в обтяжку, светлая блузка из тонкой полупрозрачной ткани и короткие сапожки на высоком каблучке. На голове что-то сумасшедшее, но тем не менее весьма привлекательное: смесь черного с золотым на волосах, стриженных в «полукаре», – и без того симпатичная мордочка намазана до первостатейной неотразимости, – словом, мне захотелось плюнуть и на этот день рожденья, и на все прочее, аккуратно снять с нее совершенно ненужные тряпки и уложить на хлипкий расшатанный диванчик (хотя можно бы и не укладывать, это ведь вопрос непринципиальный)…