Муля, не нервируй… Книга 3

От моего враждебного напора, Глориозов смутился:

— Я вам не враг, Иммануил Модестович! Я же со всей душой! А Завадский говорит…

— Кто ещё, кроме Завадского, в курсе? — опять припечатал я.

— Да в принципе, уже все, — тяжко вздохнул Глориозов и тут же добавил, заискивающе заглядывая мне в глаза, — Завадский считает, что этот проект уже у него в кармане. Вот поэтому я и решил позвонить и предупредить вас!

Я чуть не расхохотался. Предупредить он меня хотел, благодетель чёртов. Предупреждалка вот только не выросла.

— А вы с Первым отделом согласовали? — прищурился я.

Глориозов побледнел.

— Но Завадский…

— У Завадского кто-то там есть в министерстве, — отмахнулся я, — а вот вы лично как выходить из ситуации собираетесь?

Глориозов сник.

— Очень рекомендую, по старой дружбе, — я снизал голос до свистящего шёпота и многозначительно посмотрел в глаза Глориозову, — очень прямо рекомендую, забыть об этом проекте. Во всяком случае, пока «сверху» не согласуют. Иначе сами понимаете…

Глориозов понимал.

— Вот и чудненько, — похвалил режиссёра я и отправился на работу с чистой совестью.

Я вернулся обратно на работу. Очень надеюсь, что моя «команда» старушек-веселушек хоть что-нибудь, да придумает (нет, Фаина Георгиевна, Рина Зелёная, Белла и Муза не были старыми, скорее здесь просто обобщённый архетип взят). А Валентина набросает смету.

Да, я не обольщался, что там будет всё идеально. Скорей всего, там будет лютый бред. Но пусть лучше Козляткин видит, что я работу выполнил, в поте лица. А как уж там получилось, это не важно.

Я хотел прихватить свои наброски, которые я вёл, как только попал сюда (я в тетрадку выписал лучшие фильмы, в которых, по моему мнению, могла бы сыграть Раневская. А чтобы никто не понял, писал на олбанском йезыге падонкафф. Конечно, не абы что, но разбираться долго придётся.

Лариса и остальные уже ушли. В кабинете я был сам. Пролистав тетрадку, я отложил её в портфель и потянулся за другой тетрадкой, которую, я, на всякий случай хранил в соседнем шкафу (исполнял заветы народной мудрости про нехранение яиц в одной корзине).

Но дотянуться до нужного ящика я не успел. Дверь открылась, и сюда заглянул… Барышников.

Он посмотрел на меня недоброжелательным взглядом и сказал:

— Вот ты и попался, Бубнов! Теперь тебе точно конец!

Я изобразил вежливое недоумение, и Барышникова это задело сильнее. Он вскинулся и выпалил:

— С хищением средств по госконтракту ты сильно облажался, Бубнов! Тебе крышка!

.

Глава 25

— Ты дебил, Барышников? — ласково спросил я, — Или нарываешься?

— Я всё знаю! — пафосно воскликнул тот.

— Что ты знаешь? — прищурился я.

— Что ты украл всё финансирование по госконтракту № 43/2547–1277/3, — злобно фыркнул Барышников, — и когда руководство узнает — я тебе не завидую, Бубнов!

— Гони пруфы, — спокойно сказал я, в душе удивившись, что он даже номер наизусть выучил.

— Что за пруфы? — не понял Барышников.

Чёрт! Я чуть не выругался. Надо же так лохануться.

А вслух сказал спокойным голосом:

— Терминологию знать надо, Барышников. Всё-таки, не на стройке работаешь…

Уши Барышникова заалели. Он уже порывался что-то язвительное мне ответить, но я не позволил и продолжил нападать:

— Предъяви доказательства, говорю!

— Оля Иванова…

— У неё есть доказательства? — продолжал переть буром я, — ладно, пошли к Ивановой. Пусть тогда она покажет доказательства!

— Она в отпуске, — недовольно буркнул Барышников.

— Ах, вот как! — насмешливо всплеснул руками я, — то есть некие мифические доказательства якобы есть у Ивановой, хотя самой Ивановой нету. И на основании этого ты припёрся ко мне с претензиями о хищении государственной собственности? А не на империалистов ли ты работаешь, а, Барышников? Ведь только у них хватило бы наглости подозревать простого советского комсорга за такую бездоказательную ерунду!

При этих словах Барышников побледнел, а уши его из красного слали бледно-зелёными. Тем не менее, он нашёл в себе мужество пробормотать:

— Иванова врать не будет!

— Нисколечко даже и не сомневаюсь, — согласно кивнул я и даже смиренно сложил ручки перед собой «домиком», — а так как очернять репутацию вожака комсомольской организации — это тебе не цацки пецкать, то мы с тобой, товарищ Барышников, пройдём сейчас в Первый отдел. И ты сам там своими фантазиями и поделишься.

— Да я не…

— Погоди, секунду, я только пиджак надену, — кивнул я на спинку стула, где висел пиджак, который я снял, пока рылся в бумагах. — Сам понимаешь, в Первый отдел идём, надо соответствовать.

Но Барышников не хотел соответствовать. Да что там говорить, он и в Первый отдел идти почему-то совсем не хотел. Поэтому смерил меня презрительным взглядом и заявил:

— Мы с тобой ещё поговорим, Бубнов! — и с этими словами он гордо ретировался, напоследок от души хлопнув дверью.

Я не стал его догонять. Ушёл — так ушёл. Как говорится: с глаз долой, из сердца — вон. Но сам крепко задумался. Уже в который раз всплывает этот чёртов госконтракт. Денежки Муля Бубнов, мой предшественник, благополучно прикарманил. Они находятся у меня. Я стараюсь их не тратить, пока не пойму, что к чему. Ибо в молодом советском государстве хищение государственной собственности в особо крупных размерах, если мне не изменяет память, инкриминировалось расстрельной статьёй. Хотя могу, конечно, ошибаться, но и провести остаток жизни где-нибудь на Колыме особо не улыбается.

Если на Мулю, в смысле на меня, вышел тот странный мужичок, теперь вот Барышников, значит, скоро на меня выйдет и ОБХСС. И вот там я уже таким вот нахрапом не отмажусь. Да ещё и Оля Иванова эта знает что-то. Вернётся из отпуска — тоже может геморрой устроить (а я ещё думал, куда она делать и почему притихла).

Я вздохнул.

Эх, Муля, Муля, был ты никчёмным во всём, даже денег и то украсть втихушку не смог. А мне вот разгребайся. Тыкаюсь, как слепой котёнок, не знаю, за какую ниточку ухватиться.

Но даже всласть погоревать времени у меня не было. Я поковырялся ещё в бумагах и хотел уже уходить, как в дверь поскреблись.

Неужто Барышников вернулся с доказательствами?

Я удивился.

Но не успел ещё отреагировать, как в дверь постучали опять. Уже чуть громче.

Странно, коллеги обычно заходят просто так, иногда, из вежливости, могут обозначить стуком, но потом открывают дверь и заходят.

— Открыто! — крикнул я и, на всякий случай припрятал тетрадки под стопку бумаг.