Муля, не нервируй… Книга 3
Шрифт:
И вот теперь Глориозов, пользуясь тем, что помог мне с водкой для министра и компании, нагло давит на меня. И, что обидно, отказать ему я сейчас не имею морального права.
Гад это знает и нагло пользуется.
Интересно, что же их связывает?
Скрепя сердце, пришлось согласиться:
— Пусть подойдёт ко мне в Комитет искусств, — сухо ответил я и положил трубку.
Серёжа явился на пробы в строгом костюме и галстуке с вышитым изображением колосков пшеницы. Его лицо светилось решимостью, а в руках он сжимал потрёпанный томик Станиславского.
— Иммануил Модестович! — завопил он, заставляя проходящую мимо
— Тихо, Серёжа, не кричи так, — я сделал успокаивающий жест. — Расскажи лучше, какие роли тебя привлекают? И почему тебя вдруг потянуло в кино?
— Мечтаю сыграть героя-пограничника! — Серёжа вскинул руку, чуть не ткнув меня в глаз (я еле-еле успел отшатнуться). — Или учёного, открывающего новые законы физики!
Я представил, как Серёжа кричит фальцетом: «Стой, нарушитель!» — и содрогнулся.
— Сейчас посмотрим, — устало кивнул я и повёл его в соседний кабинет, заваленный бумагами. И который постоянно пустовал.
— Так, Серёжа, — сказал я, — давай сейчас проверим, как ты вживаешься в роль…
— Я прекрасно вживаюсь в роль! — возмущённо воскликнул Серёжа и для убедительности потряс перед моим носом томиком Станиславского.
Лучше бы нимб поправил.
— Давай ты изобразишь лесника, который предупреждает геологов о медведе, — велел я и добавил, — не забывай, что здесь главное — эмоция! Страх за товарищей!
Я легонько хлопнул ладонями, обозначив киношную хлопушку. Серёжа вытянулся в струнку, задрожав, как осиновый лист.
— Давай! — скомандовал я.
— Товарищи! — завизжал Серёжа, заламывая руки. — В лесу медведь-шшш!
Я побледнел. За стенкой кто-то уронил, судя по звуку, стул или стол.
— Стоп! — сказал я. — Это что за птичий базар?!
Серёжа вспыхнул и сказал донельзя разобиженным голосом:
— Я демонстрирую новаторский приём! По Станиславскому, между прочим! Мой герой — бывший цирковой артист, который имитирует зверей! Ведь медведь же не говорит, верно? Я считаю, что это гениальный приём!
Я посмотрел на него, как на идиота, и сказал:
— Серёжа, пошел вон!
Когда незадачливый последователь Станиславского ретировался, я заглянул в кадры и набрал Глориозова.
— Глориозов слушает! — хорошо поставленным баритоном произнесли с той стороны провода.
— Это Бубнов, — сухо сказал я, понимая, что сейчас наживаю себе смертельного врага, — Прошу меня извинить, но я никак не могу взять на пробы вашего Серёжу. Извините.
Я уже хотел положить трубку, когда Глориозов воскликнул елейным медоточивым голосом:
— Что, Серёжа так плох? Вот безобразник, а ведь клялся, что постарается! Но мы же не будем из-за какого-то дрянного актёришки рушить нашу дружбу, правильно, Иммануил Модестович?
— Согласен, — с облегчением ответил я. — Не будем.
Но зря радовался.
Потому что Глориозов сразу же добавил:
— Если не получается помочь мне с Серёжей, ничего страшного. Тогда могу ли я рассчитывать на две роли для моих актёров, главную женскую и мужскую второго плана, в советско-югославском фильме?
Глава 23
После нашего разговора с Глориозовым, я сразу же бросился к Козляткину.
Он как раз вернулся из совещания, был приветлив и, на фоне мрачного меня, даже весел. От острой зависти мне захотелось скурить квартальный
урожай краснодарского табака за раз.При виде меня Козляткин расцвёл:
— Муля, — замироточил он, — заходи. Есть какие-то новости?
— Сидор Петрович — без обиняков спросил я, злорадно предвкушая, как радостная улыбка сейчас стечёт с его лица, — мне только что звонил Глориозов. И попытался выбить две роли — главную и второстепенную — в нашем новом будущем советско-югославском фильме.
Козляткин побледнел, а я удовлетворённо продолжил:
— И вот отсюда вопрос — откуда он узнал? Откуда могла произойти утечка информации, Сидор Петрович?
Козляткин был ошарашен. Он икнул и с надеждой посмотрел на меня:
— Муля — хрипло сказал он, — мамой клянусь, я никому и ничего не говорил! Да и Большаков, я уверен, тоже вряд ли бы кому-то что-то сказал… Сам понимаешь…
— Верю. И даже не сомневаюсь, — ответил я, — я тоже никому ничего не говорил. И вот что интересно, проект только в самом-самом зародыше. В начале пути, можно сказать. Когда любая дополнительная огласка ему только навредит… Так кто же тогда мог это слить?
— Да уж, — озадаченно почесал затылок Козляткин, — и вряд ли это Володя или Матвей. Скорее всего, из наших, кто был на природе, это мог сделать только Миша Пуговкин.
— Нет — покачал головой я, — не верю! Зачем Мише идти и кому-то об этом говорить, если он сам даже и не надеется получить в этом проекте хоть какую-нибудь мало-мальски минимальную роль? Тем более, вряд ли начинающий актёр второго или третьего плана может вот так вот запросто подойти к известному режиссёру, с которым он даже никогда и не работал, и вывалить ему такое? И тем более я не поверю, что Глориозов моментально поверил какому-то малознакомому человеку и сразу побежал звонить мне. И буквально шантажировать.
— Муля! — всплеснул руками Козляткин, — надеюсь, ты не подтвердил ему ничего? Не наобещал?
— Нет, конечно, — усмехнулся я, — но при этом я был сильно удивлён тем наглым напором, с которым Глориозов действовал. По сути, он только что пожертвовал моим хорошим к нему отношением и даже моим покровительством, ради участия в этом проекте.
— Игра стоит свеч, — задумчиво молвил Козляткин. — Значит, нужно искать крысу среди нас. Хотя, может быть, это был Фёдор? Как думаешь?
— Да ну! Сидор Петрович, сами подумайте, зачем Федору говорить об этом кому-то? По-моему, в это время, когда мы обсуждали проект, он пьяный в беседке спал. И вряд ли хоть что-то помнит.
— А ты его давно видел? — спросил Козляткин.
— Да нет, мы вчера только-только встречались. Но ненадолго.
— А зачем вы виделись? Что у вас может быть общего? — Моментально сделал стойку Козляткин.
— Да не у меня, — отмахнулся я, — у меня с ним ничего нету. Это какие-то химические вопросы. Он попросил отцу литературу передать. Что-то про вторичный гидролиз, если я правильно эту абракадабру запомнил. Но не уверен.
— Ааааа, ну ладно — отмахнулся Козляткин и моментально забыл существовании Федора Фёдоровича, — Муля, меня больше беспокоит этот Глориозов. И то, что вопрос о советско-югославском проекте вышел во внешнее информационное поле. Теперь только ленивый не будет об этом знать. И сколько гадов постараются перебить этот проект и перетянуть финансирование на себя. А ведь Большаков ещё даже не доложил на комиссии и тем более Сталину.