Муля, не нервируй…

Она опять промолчала. По её покрасневшему виду было видно, что она сейчас вот-вот расплачется. Но я безжалостно решил дожать, ведь люди должны нести ответственность за свои поступки:

— Завтра мы собираем коллективное собрание и будем этот вопрос решать, Наташа. Нанесён удар не только по мне, но и по всему нашему отделу. Поэтому скажи, кто дал тебе поручение рисовать эту стенгазету? Потому что иначе крайней будешь именно ты…

Я таки дожал девушку, но совсем не так, как планировал. Она так и не сказала ни слова, лишь зарыдала, уткнувшись в ладони.

Я немного постоял, подождал, но, видя, что она не обращает на меня никакого внимания, ретировался.

Остаток дня прошел смутно, как во сне. Я что-то писал, что-то отвечал на вопросы и даже о чём-то беседовал с коллегами по кабинету.

Немного вынырнул из этого сумрачного состояния в столовой: по обыкновению, набрал полный поднос еды, полез расплачиваться, а денег на котлету уже не хватило. Пришлось возвращать. Было немного неудобно перед поварами, но, думаю, они и не такое видели.

А вот передо мной встал важный вопрос: нужно раздобыть денег. Или узнать, когда получка (к слову, я даже не знаю, сколько Муля зарабатывает). Если зарплата уже скоро, то, может, следует занять до получки, и не рисковать походом к тому дому. Прошлый раз это вполне проиллюстрировал. Я в принципе, планировал сходить туда и забрать всё. Но чуть позже. Ну, не будут же они там всё время сидеть. Пусть пару дней, пусть неделя, пусть даже месяц. Но дольше, я думаю, никто им такой возможности не даст.

А вот с деньгами нужно решать прямо сегодня.

С сожалением проводил взглядом представительного мужчину, у которого на подносе были макароны с гуляшом.

Съел гречневую кашу с салатиком из кислой капусты, запил компотом и на этом мой обед считался законченным. А ведь вечером придётся чем-то ужинать. А в холодильнике — хоть шаром покати. Утром доел последний кусок хлеба с маслом и планировал зайти в магазин за продуктами. А что деньги закончились — не посмотрел.

А ведь я ещё Белле тридцать копеек за трамвай не вернул.

Эх, долги, долги…

Когда я возвращался домой, голова гудела от всех этих событий. И как-то за всем этим я вдруг сообразил, что совершенно выпустил из виду поинтересоваться, есть ли у Мули семья, где он провёл детство, где служил и был ли на войне? Да, я видел профсоюзный билет (даже давал его Музе), видел его паспорт. И всё. Я даже образования моего реципиента не знаю. Должно же быть какое-то, раз аж в Комитет взяли.

В общем, вопросов было слишком много, а ответов вообще не было. Поэтому я решил не заморачиваться, а поступить просто — завтра зайду в отдел кадров и скажу, что где-то потерял папку с документами, а мне нужны для чего-то там личные данные. Пусть покажут мне моё дело. Там информация какая-то должна быть. В это время ещё сканов и ксерокопий не было, поэтому я не представлял, как они делают копии документов, но уж выписать номера этих аттестатов, дипломов и так далее — это у них однозначно есть. Заодно узнаю, где Муля родился и был ли он на войне. А вот, что с семьёй делать, пока не ясно.

Я дошел до своего дома, вошел во двор и обнаружил у подъезда на лавочке… Музу. Она сидела, съежившись от пронизывающего мартовского ветра. Её носик аж посинел от холода, а губы стали белыми. Но тем не менее, она продолжала сидеть и домой не уходила.

— Муза? — удивился я. — А вы почему здесь сидите?

— Погулять вышла, — ответила она и отвела взгляд. Глаза у неё были покрасневшие.

Плакала, что ли?

— Муза, что случилось? — я сел возле неё на лавочку и взял её за руку. Рука была ледяная. — Да вы совсем замёрзли…

— Оставьте меня! — ответила Муза резко. На неё это было совсем не похоже.

Но если она думала смутить и от…меня таким тоном, то она просчиталась. В своё время каких только клиентов у меня не было. И я прекрасно вижу, когда человек просто капризничает или дурно воспитан, и когда он беззвучно кричит «Помогите!». Сейчас был именно второй случай.

— Муза, — чуть нажал голосом я, — я жду.

Она повернулась ко мне и сказала чужим безжизненным голосом:

— Вы сегодня слишком назойливы, Муля. Извините, я хотела посидеть одна…

— На таком холоде?

— Люблю, знаете ли, свежий воздух.

— Так, Муза, — окончательно рассердился я и велел, — рассказывай давай! Или я сейчас сам всё выясню. Это опять Софрон?

— Не трогайте Софрона! — подскочила Муза и ухватила меня за рукав, — не ходите, Мудя, не надо!

— Что он натворил?

Она смутилась и покраснела.

— Он там с этой своей бабёнкой? — догадался я, — а вас выставили подышать свежим воздухом в такой холод?

Муза не ответила, она смотрела куда-то в сторону.

— Идёмте! — велел я.

— Муля, я прошу вас! Не надо!

Но я не слушал. Вошел в нашу квартиру и громко и требовательно постучал в дверь комнаты, где жила Муза и её непутёвый братец со своею сожительницей.

Некоторое время там была тишина и какая-то возня. Я постучал громче.

Наконец, дверь открылась и оттуда выглянул взъерошенный Софрон. Увидев меня, он зло нахмурился:

— Чего тебе?

— Ты зачем сестру на такой холод выставил? — спросил я спокойным голосом.

— Она сама погулять захотела. Причём тут я, — развязно сказал Софрон и нагло ухмыльнулся, — это запрещено?

— Для тебя отныне — запрещено выгонять сестру! — слишком резко сказал я, — и если я ещё раз это замечу, или мне кто-то скажет, или она пожалуется, или я сам нафантазирую — обещаю, Софрон, мало тебе не покажется!

— Да ты что… — начал было бывший зек, но увидев на моём лице что-то не то, осёкся, зло сплюнул и сказал, — да кому она надо…

Он развернулся и скрылся в комнате.

— Проходите, — сказал я Музе.

Она, смущенно втягивая голову в плечи, мышкой прошмыгнула в комнату, и не сказала мне ничего.

Бедная женщина. В общем, с нею мне предстоит ещё разбираться и поработать. Я не считаю, что она должна приносить себя в жертву непутёвому брату, который её ни в грош не ставит.

Покончив с этим делом, я развернулся идти к себе и в коридоре обнаружил Кольку. Он сидел на опрокинутом ржавом тазу и, высунув от усердия кончик языка, старательно отрывал одно ухо у игрушечного зайца. Сегодня он был в желтых колготках и вязанном шерстяном свитере.