Муля, не нервируй…

Хваткий аспирант смекнул, что дважды судьба такие подарки не дарит и, как в своё время Илья Ульянов, женился на «порченной» профессорской дочке. Когда родился мальчик, его назвали Иммануил. Отчество у него было само собой — Модестович.

Прошло время, аспирант сделал головокружительную карьеру, для чего были подтянуты все ресурсы папеньки-профессора. Здесь нужно отдать должное Модесту Фёдоровичу, ни разу, за всю свою жизнь он не попрекнул Наденьку её ошибкой (а в те времена к таким вещам относились очень сурово). Иммануил, он же Муля, жил в доме Модеста Фёдоровича, как за каменной стеной. Более того, у Модеста Фёдоровича своих детей не случилось, поэтому всю любовь он направил на Мулю. И даже то, что Муля оказался не способен ни к наукам, ни к любой другой созидательной деятельности, не отвернуло отчима от него. И для Мули готовили хорошее будущее: защиту диссертации и тёпленькое место ученого секретаря при каком-нибудь НИИ. Так что жизнь должна была казаться ему прекрасной, понятной и необременительной.

Гром грянул, откуда не ждали. Из Сибири вернулся «торгаш» Адияков. И Наденька, только увидев его, опять потеряла голову. Более того, она призналась, что Муля — это его сын. Адияков обрадовался и предложил Наденьке бросать своего профессора и жить с ним семьёй. Что Наденька с радостью и сделала. А вот Муля с родным отцом общий язык не нашел, при этом с отчимом он тоже рассорился и ушел, гордо хлопнув дверью, «на свои хлеба».

Наденька задействовала все свои связи, а также связи бывшего мужа и нового мужа. Поэтому Муля был пристроен на тёпленькое местечко в Комитет по делам искусств СССР, в отдел кинематографии и профильного управления театров, методистом. Работа была непыльная. Более того, стараниями маменьки ему была выделена комната в коммунальной квартире (в те времена с этим делом было строго и отдельные квартиры давали даже не всем народным артистам и учёным).

Единственное, что огорчало Наденьку, это то, что её единственный сынуля, её кровиночка, рассорился с обоими отцами. И что он где-то там, в этой ужасной коммуналке пропадает, холодный и голодный. И вот Наденька всё пыталась примирить отпрыска с ними. Несколько раз устраивались семейные обеды, то дома, то на нейтральной территории, в ресторане, к примеру. Но каждый раз Муля ругался и всё заканчивалось нехорошо.

И вот сейчас Наденька опять пришла к сынуле в надежде, что тот одумается и помирится ну хоть с кем-то одним. А то смотреть, как мучается сынуля в коммуналке — было выше её сил.

Я слушал всё это и мне всё больше и больше эта ситуация не нравилось. И не нравился Муля. Какой-то, получается, мажор, который трепал нервы матери, отчиму и отцу, при этом от их материальных благ и всевозможных плюшек не отказывался.

— Так ты помиришься? — с затаённой надеждой всплеснула руками Надежда (ну вот не могу я в душе считать её мамой, хоть и была она моему реципиенту матерью).

Я задумался. А почему бы и нет? Не знаю, за что Муля (настоящий Муля) обиделся на отчима (с родным отцом тут понятно), но его обиды — не мои обиды. А вот польза от родственной связи с человеком такого уровня будет ощутимой, и плюшки мне сейчас явно не помешают. Да и с родным отцом неплохо бы найти общий язык. Всё-таки коммерсант, «торгаш», дело хлебное.

Поэтому вслух я сказал:

— Не волнуйся, мама. Я подумал и понял, что ты была абсолютно права и что нужно помириться.

Глаза Наденьки вспыхнули радостью.

А потом добавил:

— Причём и с отчимом, и с отцом.

Божечки! Вот что надо человеку для счасть? Это чтобы её родной сын, её кровиночка, был счастлив. Но самое главное, чтобы он признал, что таки да, мама права! Никто никогда этого не признавал, а вот Муля, сыночек — признал.

— Когда ты сможешь? — стараясь меня не вспугнуть раньше времени, осторожно и чуть заискивающе спросила Наденька.

У меня аж душа заболела: видимо, бывший Муля был тот ещё гад, вон как отдрессировал бедную женщину, она и слова боится ему поперёк сказать.

— А когда у вас получается?

— С отчимом давай завтра, после работы. А с отцом — в среду. Он просто сейчас в Калинин уехал, — извиняющимся голосом сказала она. — И только во вторник ночью вернется.

— Давай, — кивнул я.

Мы ещё немного поболтали. Но дело дальше всяких скучных и касалось посторонних вещей. В основном трещала Наденька, а я лишь поддакивал в нужных местах.

Если я боялся спалиться, то мои опасения оказались беспочвенны: Наденька была так поглощена собой, плюс так радовалась, что Муля решил мириться, что явных изменений в сыне не увидела.

— Возьми ещё пирожочек, Мулечка, — она заботливо пододвинула тарелку с выпечкой ко мне, — исхудал-то как. И зачем волосы побрил?

— Не хотел с плешью ходить, — сказал я и вздохнул: пирожки были тоже вкусные, но я объелся уже, как хомяк.

— Ну можно же было причёску какую-то такую сделать, оно бы и незаметно было… — вздохнула она.

А я решил использовать ситуацию и собрать информацию о мире по максимуму, поэтому засыпал и засыпал её вопросами.

— Муля, тебе уже скоро тридцать лет, а ты ещё не женился, — озабоченно покачала головой Наденька, — я уже внуков нянчить хочу.

— Мне двадцать восемь только, — уточнил я.

— Двадцать восемь! — всплеснула руками Наденька, — я в твои годы уже тебя давно имела!

Я деликатно не стал ей напоминать, при каких обстоятельствах у неё всё это произошло. Чтобы не нагнетать ситуацию, сказал, абсолютно серьёзным голосом:

— Мама! Ну так это ты во всём виновата!

— Я? — глаза у Наденьки, и так огромные, стали ещё больше, — почему я?

— Ты мне невесту нашла? Нет! Так какие ко мне могут быть претензии? — очевидно мои слова пролились бальзамом на душу Наденьки, потому что она прямо на глазах повеселела и принялась тщательно перечислять дочек подруг и знакомых, выделяя их плюсы и минусы.

После третьего десятка я окончательно заскучал и, чтобы прекратит этот нескончаемый поток сознания, сказал категорическим голосом:

— Они мне не подходят.

— Почему? — возмутилась Наденька, — вот Леночка…

— Нет! — я даже головой покачал. — Они не подходят. Моя невеста и будущая жена должна быть как ты: красивая, умная и добрая! Другую я не хочу!

Он этих слов глаза у Наденьки мечтательно остекленели и она, радостная, погрузилась в блаженную задумчивость. А я прикидывал, как поступить — провожать её домой или оставить ночевать у себя. Но вот только как быть, у Мули всего одна кровать, одно одеяло. Хотя подушек много. Решил сходить к Пантелеймоновым, у тех всегда всё в запасе есть. Авось какой-то старый матрас или одеяло одолжат на ночь.

И тут в дверь постучали.

Лицо Наденьки вытянулось. Она демонстративно взглянула на часы. Было уже почти за десять вечера.

— Это кто-то из соседей, — пояснил я, — иногда и поздно могут заглянуть. В прошлый раз Полина Харлампьевна за солью приходила.

Я встал и пошел открывать дверь.

Открыл. И обалдел.

— Муля! Привет! — на пороге стояла и широко, в тридцать два зуба улыбалась… Зина.

Она была в новом алом платье (плащ из-за этого она сняла и держала в руке), на ногах не по погоде нарядные туфельки. Волосы взбиты в локоны «под Мерилин Монро». На лице — боевой раскрас.