Муля, не нервируй…

А на часах — начало одиннадцатого вечера. За окном — абсолютно темно.

И вот что мне делать?

А вслух сказал (так как надо было что-то говорить):

— Привет. Что-то случилось?

Улыбка Зины моментально угасла, она уже хотела сказать что-то язвительное, но тут за моей спиной раздался голос Наденьки, Мулиной мамы:

— Мулечка, кто это?

— Это Зина, — представил я девушку, и также представил мать, — а это — моя мама, Надежда Петровна.

Обе женщин — старшая и молодая смерили друг друга оценивающими взглядами и, судя по тому, как в комнате полыхнуло жаром и запахло серой, они друг другу явно не понравились.

— А вы к моему сыну на ночь глядя с какой целью пришли, девушка? — ледяным тоном отчеканила вопрос Наденька (оказывается она умеет и ещё ого-го!).

— Нужно было о стенгазете поговорить, — чуть смутилась Зина, но тут же взяла себя в руки и с вызовом посмотрела на меня.

— Угу, угу, — понятливо покивала Наденька и добавила невинным, словно лапки котика, голосом, — Мулечка, я надеюсь, ты меня преждевременно бабушкой не собираешься сделать? А то твои девочки так бегают за тобой…

Зинаида покраснела и уже порывалась что-то язвительное ответить, как я сказал:

— Уже поздно. Завтра рано вставать…

Наденька всполошилась и воскликнула:

— Да-да! Что-то засиделись мы с тобой, Мулечка. Буду бежать. Тогда я жду тебя завтра к восьми часам вечера. Модест будет рад.

— Одну минуту, я оденусь и проведу вас с Зинаидой, — сказал я, хватаясь за пиджак.

— Ну, что ты, Муля, — хмыкнула Наденька, — меня наш водитель во дворе ждёт.

— Ну, тогда проведу Зинаиду, — вздохнул я, (разгуливать по холодному ночному городу с посторонней девицей совершенно не хотелось).

Но тут Мулина мама сказала:

— Ещё чего! Тебе завтра рано вставать, Муля. А Зинаиду мы сами отвезём.

Я провёл гостей до машины. У Наденьки действительно был автомобиль и водитель Володя. Хмурый молчаливый мужик предупредительно раскрыл дверцу и дождался, пока дамы усядутся. Мне он кивнул, как давнему знакомому.

Когда машина уехала я вернулся обратно в коммуналку. Что-то захотелось курить. Настроение вроде, как и не испортилось, но и назвать его радостным было нельзя.

Из кухни тянуло табаком. Кто-то там был.

Я решил по-соседски стрельнуть сигаретку и обдумать рассказ новоявленной мамы моего реципиента.

Вошел на кухню. Там стояла у форточки и курила Фаина Георгиевна…

Глава 13

Фаина Георгиевна была, как обычно, в стареньком байковом халате некогда пёстренькой расцветки, а нынче уже почти однотонном. На ногах — расхлябанные войлочные не то тапочки, не то вообще угги из категории «прощай молодость».

Она курила, выпуская дым в форточку.

При виде меня её безмятежное лицо стало такое ехидное-ехидное, и она сказала чересчур уж добреньким голосом:

— Ну что, Муля, уже изменил жизнь Ложкиной?

Я предпочёл вопрос не услышать, но настроение у неё явно было боевое, не зря её за спиной в актёрской тусовке называли Злая Фуфа.

— То-то я смотрю, как изменилась она. Совсем другой человек! — Фаина Георгиевна хихикнула и выпустила дым в форточку, а я почувствовал, как мои уши стали горячими.

— Сигареткой не угостите? — хмуро спросил я.

— Муля! — аж закашлялась Фаина Георгиевна, — ты же не куришь!

— Всегда надо когда-нибудь начинать, — буркнул я и, в отместку за подколы по поводу Ложкиной, ехидно сказал, — вот, решил брать пример с вас.

Фаина Георгиевна вздохнула, вытащила из кармана чуть примятую пачку и протянула мне:

— Лучше бы ты в хорошем чём пример от меня брал, — проворчала она.

— А в чём же, на пример? — опять не смог удержаться от подколки я. — Что в вас такого хорошего?

— У меня совершенно нет недостатков, — хихикнула Фаина Георгиевна и выпустила в форточку струйку дыма, — ну разве что, периодически привираю…

Нашу словесную пикировку, от которой мы оба получали очевидное удовольствие, нарушило появление на кухне Полины Харитоновны. Она бережно держала в руках кастрюльку, которую водрузила на плиту.

— Молока подогреть хочу, — пояснила она нам, хотя никто её ни о чём не спрашивал, — Коленька уже давно спит, так что примус в комнате разжигать не стала. Чтобы не шуметь. А Лилечке на ночь молока с мёдом выпить надо. Для голоса полезно, я в журнале статью учёную читала.

— Что-то многовато молока ваша Лилечка на ночь пьёт, — прокомментировала Фаина Георгиевна, бросив задумчивый взгляд на открытую кастрюльку.

— Ну, дык заодно и соседа угощу. Орфей Леонидович тоже ведь певец. А это на связки напряжение какое, — заюлила соседка, но в конце своего спича вконец смутилась и умолкла, помешивая молоко.

— Ну, ты, Муля, и обормот, — изумлённо качая головой прокомментировала Фаина Георгиевна, и уже более уважительно посмотрела на меня (выходит, что в коммуналке о нашем разговоре с Полиной Харитоновной знают уже все). — Ловок, шельмец.

Я сделал вид, что вообще не при делах и затянулся. Едкий дым продрал мои лёгкие, и я еле-еле сдержался, чтобы не раскашляться:

— Крепкие какие…

— Дааааа, это тебе не папироски дамские, — насмешливо хмыкнула Фаина Георгиевна, затем вздохнула, — я к этим в Крыму приобщилась, когда в антрепризе Новожилова на гастролях была. Мы тогда такого насмотрелись, что с тех пор только крепкий табак и курю…

Она опять вздохнула и задумалась о чём-то своём.

Тем временем Полина Харитоновна доварила свою амброзию для певцов, и незаметно вышла из кухни. Мы остались вдвоём, курили и думали каждый о своём. Тишину нарушало только громкое тиканье ходиков, которые непонятно с какой целью повесила на стенку Ложкина. Пахло молоком, мёдом и сигаретным дымом.

— А я вчера в театр на пробы ходила, — сказала вдруг Фаина Георгиевна. Голос её, как мне показалось, прозвучал грустно.

— И как результаты? — спросил я, уже подспудно понимая, каков сейчас будет ответ.

— Не взяли, — печально вздохнула Фаина Георгиевна и затянулась сигаретой.

— Ролей нету? — уточнил я.

— Для меня — нету, — хмыкнула она.

— Не понимаю я этого! Вы же такая талантливая актриса! Ну как это для вас нету ролей?! — меня просто шокировала вся абсурдность ситуации.