Муля, не нервируй…

— Слушай, Колька, — сказал я шкету, — как тут обстановка? Докладывай!

— Баба Варвара весь день ругается, — чётко, по-военному отрапортовал Колька, — баба Поля тоже ругается. И ещё Белла ругается. Доклад окончен!

— Молодец, — вздохнул я и велел, — продолжай бдеть в оба! И проследи, пожалуйста, за Музой.

Колька по-военному кинул, спрыгнул с таза и отмаршировал прочь, волоча за собой зайца за оставшееся ухо.

А я подошел к двери своей комнаты и вставил ключ в замочную скважину. Начал было проворачивать — не выходит.

Что за чёрт? Опять провернул — снова мимо.

Да что ж такое-то!

По наитию, чем по размышлениям, я провернул ручку — дверь вдруг распахнулась. Комната оказалась не заперта!

Но вроде же я запирал её. Сильно удивлённый, я вошел и замер прямо на пороге.

За столом в моей (Мулиной) комнате сидела женщина и по-хозяйски пила чай.

Она была довольно красивая, с породистым холёным лицом, поэтому точный возраст определить не получалось. Но явно немолодая. На ней было тёмное шерстяное платье, очень недешевое.

Увидев меня, она поднялась навстречу. На её лице расцвела радостная улыбка и она воскликнула:

— Сынок!

— М-мама? — офигел я.

Глава 12

— Ты так похудел, Муля! — взволнованно воскликнула женщина. Она бросилась было заключить меня в объятия, но я успел ловко увернуться и быстро сказал, отвлекая и переключая её внимание.

— Как у тебя дела, мама?

— Дела?! Ты ещё спрашиваешь, как дела?! — дама томно прижала к вискам тонкие пальчики, щедро унизанные золотыми перстнями и сокрушённо покачала головой, — всё плохо, Муля! Всё очень плохо!

— Тогда садись и рассказывай! — велел я и гостеприимно отодвинул ей стул.

— Ах, Мулечка, я так за тобой соскучилась! А Модест, ты даже не представляешь… — взахлёб защебетала она, заламывая от волнения руки.

— Вот ты мне сейчас всё подробно расскажи, и я буду представлять, — прервал поток эмоций я и добавил, — я сейчас чаю подогрею. Только мне угостить тебя сейчас нечем — до получки ещё три дня. Так что извиняй.

— Ты голодаешь, Муля! — горестно всплеснула руками женщина (ну вот у меня пока язык не поворачивается мысленно называть её матерью, хоть вслух и называю) и бросилась к саквояжу, что стоял у порога, — вот пирог с почками, как ты любишь. Дуся передала.

Я еле удержался, чтобы не спросить, кто такая эта Дуся. Но тут она принялась хлопотливо извлекать из саквояжа пирог, какие-то пахучие булочки с корицей, миниатюрные лакированные пирожочки, кольцо домашней колбасы и… тадам! Фаршированную рыбу! Большую. Так что о Дусе я уже забыл, зачарованно наблюдая за нею.

В общем, голодная смерть мне больше не грозит.

— Ух ты! — восхитился я, — спасибо, мама! Ты меня спасла от голодной смерти!

Женщине похвала сильно понравилась, она вспыхнула от удовольствия и улыбнулась. Не помню, я уже говорил, что улыбка у неё была очень красивая.

Интересно, откуда у такой красивой и эффектной женщины такой страшненький сын? В папашку, небось, пошел?

— А теперь рассказывай, — молвил я, когда стол был накрыт, чай вскипел и мы просто ужинали за столом, я наяривал восхитительные пироги, рыбу и колбасу, а Мулина мать сидела, подперев голову рукой и с умилением смотрела на меня.

Вот, кстати, никогда не понимал, почему женщины, особенно возрастные, так любят смотреть, когда едят?

— Муля, — после длинной паузы, сказала, наконец, женщина и с тревогой посмотрела на меня, — Мулечка, может, ты уже помиришься с отцом? Он так переживает…

Последние слова её прозвучали жалобно.

Оппа! Семейная драма? Сантабарбаровские страсти? Так Муля, оказывается, гордый принц Гамлет? Или бедный Йорик? Честно говоря, я совершенно не знал, что ей говорить. Потому что не понимал, что там произошло. И вот как мне узнать? Я же совершенно не ориентируюсь.

Раздумывая над ситуацией, я откусил пирог, неспешно пожевал и сказал:

— Как вкусно… мммм…

— Дуся специально для тебя испекла, — с удовольствием засияла женщина, но потом её взгляд опять наполнился тревогой, — так что ты скажешь, Муля? Так дальше продолжаться не может! Я скоро сойду с ума!

Я задумался, что ответить, чтобы не накосячить на будущее. Поэтому сказал:

— Знаешь, а ведь ты права, мама. Ты абсолютно права, — и для аргументации согласно покачал головой с многозначительным видом.

Женщина просияла и уже что-то хотела добавить, но я не дал:

— И я понимаю, что тоже совершаю ошибку…

От улыбки этой женщины теперь можно было зажигать звёзды.

— Вот только, где именно я не прав, мне понять сложно, мама. Эмоции мешают, — печально сказал я, и посмотрел на неё. Женщина захлопала глазами и настороженно спросила:

— Муля, что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, мама, жизненного опыта у меня маловато, чтобы выводы правильно сделать, — ответил я и лицо женщины разгладилось, она согласно кивнула, а я предложил, — давай сделаем так, мама. Ты расскажи всю историю с самого начала, и причину нашей размолвки со своей точки зрения. А я сравню со своим виденьем и потом попробую сделать выводы. Мы вместе с тобой попробуем. Хорошо?

Женщина с довольным видом кивнула и принялась сбивчиво рассказывать. Пару раз, конечно, пришлось направлять её воспоминания в конструктивное русло. Но, в принципе, суть конфликта я уловил.

А дело было вот в чём.

Жила-была девушка по имени Наденька. Это мать Мули, если что, но тогда матерью она ещё не была. И происходила Наденька из хорошей семьи. Отец — Шушин Пётр Яковлевич, известный профессор, академик, светило науки в области химии. Семья ни в чём не нуждалась. Была у Наденьки ещё и старшая сестра, Лизонька. Эта так вообще подавала большие надежды. Причём настолько большие, что после окончания женских курсов в Москве махнула не куда-нибудь, а аж в Цюрих, училась там в университете, блестяще его закончила. А после осталась на кафедре физической химии. А вот Наденька, в отличие от серьёзной Лизоньки, наукой совершенно не увлекалась, вместо этого предпочитала танцы, театры и тому подобную чепуху (по мнению отца Наденьки). И дотанцевалась Наденька до того, что её сразил очередной воздыхатель. Звали его Павел Григорьевич Адияков. Он был успешным предпринимателем, как сейчас говорится, владелец заводов, яхт и пароходов. Заводами он, конечно не владел, но семья его занималась многими торговыми делами, связанными, прежде всего с мехами, лесом и продуктами. Вроде неплохой вариант. Но для семьи Наденьки, где во главе всего ставилась наука и прогресс, породниться «с торгашом», как его презрительно называл Пётр Яковлевич, было неприемлемо. И Наденьке было указано на недопустимость такого знакомства, поставлено на вид и предложено подумать о своём поведении. Иначе Наденьке придётся уехать к тётушке в провинцию, куда-то в глушь, аж под Саратов. Перспектива провести молодость в деревне пугала Наденьку до крика, но любовь оказалась сильнее и оторваться от кавалера она не смогла.

Когда Наденька очнулась — было уже поздно, она находилась крепко на сносях. А незадачливый кавалер как раз уехал куда-то чуть ли аж не за Иркутск по своим «барыжьим» делам. Наденька осталась одна. Дома разразился жуткий скандал. Почётный профессор грозился то убить Наденьку, то сослать в монастырь, а то и вообще отречься от беспутной дочери. Всё уладила маменька. Она, конечно, профессором и академиком не была, но зато была женщиной мудрой и практичной (раз сумела аж целого профессора женить на себе) и именно она быстро сориентировалась. Наденьку выдали замуж за аспиранта профессора, Модеста Фёдоровича Бубнова. Взамен ему была обещана полная помощь в защите диссертации, тёпленькое местечко на кафедре, и плюс материальные блага. Ведь старшая Лизонька осталась в Цюрихе, так что вся надежда получить свой законный стакан воды в старости, была только на Наденьку и отпускать её от себя, и, тем более ссылать в монастырь, было никак нельзя.