«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

ли зажигательных бомб. Отвечаем, что специальных нет, но пожары произвести сможем, так как есть

тротиловые (тринитротолуол). Мы с Воробьевым стащили их у воздухоплавателей, когда стояли в Лиде. Те

все равно бы их уничтожили, а теперь они пойдут в дело. И вот выволакиваем свой запас тротилок.

Двухпудовки весят, в сущности, три пуда, но, чтобы не беспокоить Панкрата, говорю, что два. Панкрат

последнее время не велит сильно грузить корабль, и мне все время приходится ставить вес меньше, чем есть

на самом деле. Уж очень соблазнительно прихватить лишку.

Разряжаю несколько динамитных 10-фунтовок и заполняю их тротилом. Туда же кидаю гайки,

обрезки болтов, гвозди и прочую дрянь. Приготовились. А пока что благодушествуем. Едим землянику,

клубнику и черешни. Соловьи в парке так распелись, что спать не дают. Отняли у обозников кое-что

награбленное. На нашу долю пришелся пудовый бидон рома, так что по вечерам пьем чай с ромом и даже

варим «жженку». Начинают перепадать дожди.

А вот и дело. Приезжает ротмистр Ильин, командир 7-го дивизиона. Сговариваемся относительно

работы. Предполагается следующее: совместно с пехотой атаковать Язло- вецкий выступ и прорвать в этом

месте фронт противника. После артиллерийской подготовки пехота идет на штурм. Авиация зажигает в тылу

пожары, разыскивает и бомбардирует резервы противника.

23 мая начинается непрерывный гул канонады. Идет дождь. 24-го надо идти с утра. Гром канонады и

дождь, лететь нельзя. Панкратьев нервничает, устраивает мне сцену по поводу того, что я, дескать, прозевал

момент и клочок чистого неба. Что надо было выйти смотреть, пока еще шел дождь. Но сцену обрывает

новый ливень. Панкратьев, раздраженный, уходит к себе.

Вечером телеграмма: первая линия взята, 100-метровая тоже. Наши войска остановились у третьей.

Позади есть резервы противника — разбить их! Сговариваемся, как идти. Подходить с юго-востока и громить

(ветер северо-западный). 25-го в 4 ч 10 мин вылетаем. Идет и 13-й корабль. Облачно. Настроение

торжественно-серьезное. Идем: Панкратьев, я, только что приехавший на должность артиллериста К.

Смирнов25 и Павлик. Бомб нагорожено в корабле столько, что пройти нельзя. Двухпудовки висят в кассете.

Две кассеты полных, остальное на полу. Подходим к Яз- ловцу. Вижу сильно разбитые окопы противника. Но

они уже пустые, точно мертвые. Замечаю своих. Вижу, где держится противник, — дальше, в уцелевшей части

Язловца. Вижу войска: батальона три-четыре. Ага, резерв. Идем туда. Здесь лощина с хатами, и между ними

люди. Прицел поставили заранее. Приготовиться! Грох!.. Одна пудовая, три двухпудовых тротилки.

Одновременно сваливаю три 35-фунтовых осколочных и немного мелочи. Разрывы, облака дыма, сразу же

пожары. Одну 25-фунтовую тротилку бросаю в группу уцелевших домов, где вижу автомобиль, людей и

лошадей. Высота 2600 м, но видно хорошо. Попадания великолепные.

Даем круг на кругу. Вижу массу артиллерийских запряжек. Дальше на поляне повозки, много

лошадей и масса народа, тысячи три-четыре. Какие-то палатки и масса черточек на поляне. Бросаю в

артиллерийский парк одну 10-фун- товку и одну 20-фунтовку. Попадание удачное. Павлик строчит из

пулемета. Вижу на поляне страшную панику. Люди, лошади бегут куда-то по разным направлениям. Беру

бинокль. Батюшки светы! Перевязочный пункт!

— Павлик, стреляй левее, тут госпиталь!

А там-то паника! Ну, черт с вами, дураки этакие. Стану еще на вас бомбы тратить! Выходим

вторично. Тут уже я обнаглел и первую пудовку посадил прямо в первую линию, где держался противник.

Дальше резерв уже в беспорядке и частью начинает разбегаться. Грохнул еще кассету и часть осколочных. Все

окончательно заволокло дымом. Схватил пулемет и сыплю, сыплю... И так крутили мы и бросали, пока от

резерва уже ничего не осталось. Перед последним кругом (сделали уже пять) Панкратьев спрашивает:

«Можно идти домой?» Я побежал и кричу: «Прошу еще круг!» Панкрат вертит. А на поляне-то что делается!

Вот дурни-то: бегут и бегут. Да чего вы? Ведь я вас не трогаю. Вот и последний круг. Все в пламени. Качу туда

последние три бомбы. Свободны! Панкрат вертит направо. Только что закрываю люк, отчаянный крик

Павлика: «Немец!!!» Костя Смирнов — наверх, Павлик — у двери. Сам бегу в средний люк. Вижу шагов на

800 за хвостом немец с большой «головой». Двухстоечный, нижняя поверхность чуть- чуть короче верхней,

поверхности широкие и мотор рота- тивный. Как потом выяснилось — «Гальберштадт». Беру «льюис»,

целюсь чуть выше и открываю огонь. Щелк! Один только выстрел. Передергиваю, опять только один. Пулемет

не работает. Наверху у Кости тоже заело. Немец нагоняет медленно, но верно. Правда, мы идем с полным

газом и немного на снижение, так что у нас скорость не менее 125 км/ч. Бросаю пулемет вниз в каюту и беру

«маузер». Выцеливаю и выпускаю обойму. Немец наклоняется вниз и пускает очередь из пулемета. Пулемет

работает редко: там-там-там. Опять выпрямляется. Пулемет стоит, очевидно, наверху, над винтом. Уже шагов

400—300. Я начинаю вторую обойму. На втором или третьем выстреле вдруг вспышка, удар по голове. У меня

слетает пилотка и пропадает где-то в пространстве. Продолжаю стрелять. Вижу брызги крови и ощущаю боль

в руке. Выпускаю обойму. Голове холодно. Спускаюсь вниз, беру обойму и, подобрав шлем механика,

напяливаю его. Вижу картину: Павлик смотрит на меня, и глаза у него вдруг делаются большими и широкими.

Оказывается, около него упали брызги крови, и он решил, что я опускаюсь из люка раненый. Заряжаю третью

обойму и начинаю стрелять. В это время чувствую толчки в бок. А немец уже шагах в 150. Оказывается,

Павлик подает свой пулемет, толкая меня дулом в бок. От него немец уже спрятался за стабилизатор. Бросаю