«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

уметь. А что после революции началось, так лучше и не вспоминать.

В экипаже корабля работали все. Я сам несколько раз видал фельдшера Веселова на экстренных

работах. Вот тут- то однажды и случился казус. Был сильный ветер, и велено было всем дежурить у палаток.

У нас был большой опыт, палатка стояла хорошо, и мы отправили к ней четырех человек. Да два раза ночью

наведывался офицер. Наутро оказалось, что на большом аэродроме ни одной палатки — все лежат. Мы

злорадствуем.

Но тут дело было не только в этом. Завод уже прислал следующие облегченные «Муромцы» и моторы

к ним английские — «Санбим». Алехнович11 (5-й «Муромец») уже получил таковой. Шестой тоже (ставили

два «Сальмсона» по 200 сил). А мы еще нет. В этом, оказывается, заключалось неудовольствие на нас

начальства: наш корабль уже был на аэродроме и собран, но нам официально не передавался.

День-два прошло — палатки лежат, мы слегка издеваемся. На третий день решаем втянуть свою

палатку поглубже в лес. С утра выводим «старика», валим палатку, перекрываем канаву с водою и к вечеру

ставим палатку и закатываем корабль. Пошел я на большой аэродром и начинаю скулить: черт знает что,

новые машины мокнут и жарятся на солнце, когда всякий хлам стоит в палатке. Я тогда к Игорю Ивановичу.

—

Игорь Иванович, а для нас корабль готов?

—

Да, — говорит, — уже давно готов.

—

Вот, — говорю, — жалость-то. А теперь он под дождем будет мокнуть, а у нас палатка

лишняя.

Как, — говорит, — так?

А так, — говорю, — что мы свою сегодня утром сами свалили, а к вечеру поставили. А то ночью,

должно, дождь соберется.

—

Да-да, это надо подумать.

Сборка 2-го корабля, аэродром в Яблонне, 1915 г.

А здесь же в собрании все начальство. У меня на всякий случай взят с собой один человек для связи,

и люди с аэродрома не расходятся.

—

Да-да, конечно, следовало бы новый держать в палатке, а старый — на дворе. Поручик

Кссилов, посмотрите, который номер?

(Я уже послал за людьми.)

—

Да вот тот, что стоит невдалеке от собранил, с тупой мордой.

Я поднимаюсь:

—

Так разрешите перекатить?

—

Хорошо, только как с людьми?

—

Не извольте беспокоиться. Это я беру на себя.

Вышел. Мои молодцы уже тут.

—

Забирай, ребята, — говорю.

И вот мои с гвалтом и гиком потащили корабль. Я на них цыкнул:

—

Ну вас! Тише! А то догонят и отнимут.

Сам вернулся в собрание. Там только головами качают.

—

Да этот второй корабль точно кагал какой-то. Все за одного, и тронуть-то никого нельзя.

Май 1915г., Бродович и Башко улетели во Львов. К нам приехал лейтенант Лавров12, принимает 1-й

корабль. Меня опять уговаривают принять корабль. Расхлопал свой корабль Фирсов. Лежит в лазарете и

оттуда уверяет, что это совсем не он виноват, а кто-то другой. Лично я поломку видел и считаю, что при

всякой потере скорости в конце концов будет поломка, если вовремя не ткнуть вниз и не набрать скорости.

Головин разгромил учебный, да так, что только чудом каким-то жив остался.

Оказывается, в штабе была манера каждому из летчиков в отдельности говорить разные лестные

вещи про него одного, ругая на чем свет стоит остальных. Но вышло неважно, потому что публика оказалась

большею частью дружная

3-й корабль Бродовича перед эллингом. Львов, 1915 г.

и сговорилась между собою. Дело-то и кончилось большим смехом.

Моторы, что нам прислали, по-видимому, весьма неважные. Уже сразу видно несколько

конструктивных глупостей: одиночное зажигание, свеча на крышке цилиндра, большое лобовое

сопротивление. Есть еще кое-что, но с этим можно и примириться.

Бродович во Львове поднял бучу. В результате его стали обвинять в чем-то гадком и добились его

отъезда из Действующей армии. Не верю. Бродович слишком порядочный человек.

Предлагали принять 3-й корабль. Я отказался. Мне что- то скверно. Ложусь в госпиталь в Варшаве.

Чуть не сошел там с ума и сбежал при первой возможности,

Как между всеми этими перипетиями скрасила нам жизнь Александринка! Целая группа молодежи, и

с ними Кондрат, Яковлев и привезший их в Варшаву Петровский. Вся эта публика — веселая, славная! —

бывает у нас. Мы ездим к позициям, где устраиваем катанье на аппаратах. (В Российском Государственном

Военно-Историческом архиве, в фонде Эскадры Воздушных Кораблей хранится документ — выговор

военному летчику Никольскому за самовольное катание посторонних лиц на самолете. — Прим. ред.) Вечером

на спектакле, а потом — кататься по Уяздов- ской и к «Белой акации». Чудная неделя душевного отдыха.

А мне все хуже. Наконец, отпускают в отпуск на месяц, и я уезжаю в Крым. Забываю, что где-то

война, и в месяц зарубцовываю легкое.

ПЕРВЫЕ БОЕВЫЕ ПОЛЕТЫ. ОТСТУПЛЕНИЕ

В середине июля еду в Эскадру. Подъезжаю к Бресту. Говорят: тю-тю, Варшава, — была, да сплыла.

Спрашиваю — не знает ли кто чего о «Муромцах». Кто-то говорит, что видел их около Белостока. Еду в

Белосток. Говорят: были где-то здесь, но уже давно не видать никого. Должно, куда-то ушли. Узнаю на

станции, что эшелоны с «Муромцами» были направлены в Лиду Виленской губернии (в мае—июне 1915 г. —

Прим. ред.). Еду в Лиду и там нахожу всю Эскадру.

Масса нового народа, мне незнакомого. Воздухоплаватель Нижевский тоже пристроился к эскадре, и

вообще масса новостей.

Команду 3-м кораблем принял Озерский13, и они с Башко натворили таких дел, что только держись.