Мужские игры

– Не пугай - пуганый.

– ...И денег тю-тю, - не обратил внимания на квелую реплику Забелин.
– Так что выбором можно не мучиться. Ну, как, договоримся? Кстати, я твоему Белковскому пообещал за отказ пятьсот тысяч долларов. Пока в силе. Там на всех вас хватит. Вот так, Палыч.

– Ай ты, черт.
– Баландин, заглядевшийся на что-то через стрельчатое окошко, хлопнул себя по ляжкам.
– Дурацкий какой-то разговор. Еще и разругаться не хватало. Будто и впрямь не одно дело делаем! Влип ты, конечно, Палыч, но не чужие мы. И даже обвинения твои беспочвенные прощаю - вижу, что не в себе. Ладно, помозгую, как помочь.

– Вот и спасибочки.
– Забелин придвинул ему телефон.

– Ты меня совсем за ссученного держишь. Подождешь до завтра.

– И так заждался.

– Сказано - до конца дня, - решительно объявил Баландин.
– Бывай!

– Бывай, - согласился Забелин.
– Я пока здесь побуду. Но если через час мне не сообщат, я для начала к вам спущусь. А потом... в общем, отсюда в Шереметьево.

Баландин развернулся, уперся взглядом в поднявшегося метрдотеля. Старик, навалившись на поручни, тяжело дышал.

– Тебе чего здесь?!

– Там... гости нервничают, - растерялся старик.

– Пошел. Скажи - иду.

– А мне - капучино, плиз, - попросил беззаботно развалившийся на диване Забелин.
– Если не трудно, конечно... И Яну чтоб завтра же забрал, - добил он.

– Плохо ты кончишь, Палыч, - заверил Баландин.

В ответ Забелин растекся в обаятельной, под Макса, улыбочке.

Прошло сорок минут, когда раздался зуммер мобильного телефона.

– Алешенька!
– услышал он радостный голос Наташи и понял - сработало.
– Тут Максим вырывает. Ну, я сама бы... - Стар! Ты слышишь?
– трубкой опять овладел сильнейший.
– Только не падай там - сдался Белковский. Только что позвонил. Полная виктория! Вот так. Пока ты там груши околачиваешь, я подработал. Цени!

– Ценю! Кстати, раз скупка, считай, закончена, тебе надо собраться с духом и открыться Мельгунову.

– Надо, - поскучнел Максим.
– Даже не знаю, как подступиться. Как бы его кондрашка не хватила.

– Алешенька!
– Это опять была Наталья.
– Я так за нас рада. Это так здорово. Но ты бы слышал - Максим разговаривал ну как король. Я даже боялась, что Белковский трубку бросит. Но ничего! Да, ты не забыл насчет вечера?

– Помню, помню, - погрустнел Забелин.

Зажатый меж оживленными любовниками Забелин скучал, тоскливо наблюдая, как рассаживаются на сцене музыканты. Это ж три часа муки, - безысходно подумал он. Но вскоре уже с нетерпением ждал начала. Потому что, чем дальше, тем больше ему досаждал Максим. Чувства мужчины к женщине имеют несколько степеней глубины. Человек, кем-то увлекшийся, не забывает на улицах с удовольствием таращиться на хорошеньких девушек. Влюбившийся, глядя на них, с радостью отмечает, что его возлюбленная краше всех остальных. Любящий - попросту перестает замечать других женщин. Максим пошел дальше - он вовсе не замечал никого вокруг, кроме Натальи. Каждую секунду ему требовалось что-то сказать ей, услышать ответ, да просто прикоснуться. А поскольку по инициативе Натальи они посадили Забелина меж собой, дабы вовлекать в общий разговор, то ему же теперь и доставалось. Макс попросту оттеснил его от спинки кресла и, навалившись сверху, щебетал что-то Наталье. Та изредка подталкивала его локтем, напоминая, для чего они пригласили Забелина. Максим спохватывался, делал участливое лицо, собираясь сказать что-то бодро -обнадеживающее. Но неизменно сбивался на разговор о Наталье. Причем требовательно ждал от приятеля комплиментов в ее адрес. Забелин, естественно, что-то буркал. И Максим на время отставал. Пока его вновь не подталкивала Наталья. Впрочем все влюбленые заражены общей инфекционной болезнью - эгоизмом. Любопытная болезнь - заражены влюбленные, но страдают от нее окружающие. Как ни старалась Наталья сделать разговор общим, но проходила минута-другая, и она сама помимо воли возвращалась к единственному, что ее волновало, - к ненаглядному Максику. Она вдруг ухватила Алексея за рукав, будто вспомнила что-то, что приведет его в чудесное расположение духа: - А ты знаешь, что этот дурашка додумался мне подарить? Шубу за десять тысяч долларов. Каково? Я понимаю, что у вас, у богатых, свои причуды и что на этом он не разорится, но - к чему этот шик? И, главное, куда мне в ней выйти?

Она нежно погладила гордо приосанившегося Максима.

"Однако. Жест истинно по-флоровски", - оценил Забелин. Значит, на все про все у крутого богатея осталось не больше двух тысяч долларов.

Максим в свою очередь собрался поделиться какими-то новыми откровениями. Но по счастью оркестр начал.

Забелин взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои.

Из состояния задумчивости его вывел Флоровский, энергично ткнувший приятеля локтем.

Проследив за направлением пальца Максима, Забелин замер в изумлении.

Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной располагался - ошибки быть не могло - Жукович. Именно располагался. Нельзя было сказать, что он сидел. С отсутствующим, благостным лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся "Полет шмеля", и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, очевидно, жена, с трудом удерживала его руку в своей ладони, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр умолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле.

– Никогда бы не подумал, - признался Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и - восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он.

– Как говорится, на ловца и зверь...
– Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, боясь упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке упустил-таки и долго без успеха бегал меж этажами. Максим и Наталья, расстроенные бездарно проведенным антрактом, волоклись следом. Нашелся Жукович после второго звонка в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая.

– Олег!
– позвал Забелин.

Тот оглянулся удивленно. Благостность смылась. Лицо стало колючим.

– Здравствуй, Олег.
– Забелин проигнорировал негодующие взгляды.
– Может, отойдем?

– А мне и здесь хорошо, - громко, изготовившись к скандалу, отреагировал Жукович.

– Да. Мир и впрямь тесен. Не ждал.

– Да уж понятно. Это вы - аристократы духа. А те, что ниже по должностенке, те выше цирка прыгать не моги. Мешаешь, между прочим, людям. Так что выкладывай, чего нужно, и проваливай.

– Я хотел повиниться, Олег. Тут такое дело вскрылось. В общем, виноват я, что на тебя подумал. Нашли мы виновных. Оказалось, подставили тебя тогда. Но и ты хорош - тоже толстовец нашелся. Не погнушался бы объясниться, давно бы разобрались.

Собравшиеся, перед тем проявлявшие недовольство, заинтересованно ждали продолжения.

– Вот видишь, видишь, - обрадованно затеребила Жуковича жена.
– Я же говорила - всё разъяснится. Не может не раскрыться. Просто ошиблись люди.

– Ошибочка вышла, - прошипел Жукович.
– По суставам-то по моим. По нерву! Как тогда, в восьмидесятых.

– Только не нервничай!
– вскрикнула успокоительно жена.

– Подлесного выпер?

– Нет. Нужен он. Дело - оно наших с тобой амбиций важней.

– Вот как?! Так, стало быть, вновь ошибочка?!
– Жукович вырвался из слабых женских рук.
– Твари! Твари вы все! Поглотители хреновы!
– не модулируя больше голос, закричал он. Заинтригованная толпа меломанов при первых признаках бузы брызнула врассыпную.

Лишь утонченный экскурсовод оставалась на месте, восторженно впитывая в себя редкий в ее жизни скандал.

Наталья выступила вперед:

– Будет же вам, Олег. С вами поступили жестоко. Понимаю вашу боль. Если хотите, могу сама за всех публично извиниться. Но - держите себя в руках. Истерика в общественном месте перед женщинами не к лицу. Вы же все-таки мужчина.

– А ты кто такая, чтоб меня тут хорошим манерам учить? - скривился Жукович. - Мужик, не пыли, - попытался осадить его нахмурившийся Максим. Но вогнавшего себя в раж Жуковича остановить было уже нельзя.

– Сами твари продажные и в других то же выискиваете. Небось, когда Петраков был наверху, так не брезговала и минетик отсосать. А теперь власть поменялась, пожалте - под другого легла. И опять вся из себя образцово-показательная. А почему и нет? Кто нам, благородным, запретит? Каждая проститутка меня учить будет. Все вы шлюхи: от кого сосете, у того и сосете. Кулак Флоровского с разворота угодил ему в челюсть, и Жукович, попятившись, сел задом на кафельный пол. - Опять?! Опять бьют!
– пытаясь подняться, с каким-то мазохистским торжеством закричал он. Жена бросилась на колени, обхватила его голову руками. - Не смейте. Его нельзя бить, - с ненавистью глядя на Забелина, произнесла она.
– Он же - хрупкий. - Вижу, - подтвердил пасмурный Забелин.
– Успокойтесь, никто его больше не тронет. Олег, я все-таки предлагаю встретиться и поговорить.