Музыка из окна

Портрет

Спрашивают: почему Остальные допустили? Ведь не хуже по уму. Да и тоже были в силе. Больно ловко в дело вник, Аккуратно ямы вырыв, И они попали в них,— И одним из первых Киров. Кто законным лишь путем Собирался делать что-то, Вряд ли понял и потом Корни общего просчета. Тот, усатый, был пахан, Хмурый урка, уголовник. И уж больно был поган Взятый в руку уполовник. Не на стеклах ветровых Место этому портрету, А на стендах, да таких, Где фиксируют примету: Злые оспины лица (Зазеваешься — пристукнет!), Где ра-зыс-ки-ва-ет-ся Государственный преступник.

Канал

Горит густого вечера пожар. Стою у борта. Тесные, как лузы, В которые едва проходит шар, Трещат давно построенные шлюзы. Могучий век, ты славил и пинал, Уничтожал и льстил — гордились чтоб …Так в наши дни нам говорит канал, Сработанный еще рабами Кобы.

Кино

Первая серия — Ягода, Вторая серия — Ежов. И тот, и тот — враги народа, Один кровоточащий шов. Третья серия — Лаврентий Берия. Но и тут Генсек — Главный дровосек. Нет, не на лесоповале, Не в суде и не в подвале, А в кремлевской тишине Сам с собой наедине.

По счастью

От порчи тогдашней людской, От скрытого сглазу Изгой со своей мелюзгой Был выселен сразу. Казенным считалось жилье,— Не числясь в квартире, Какие-то люди в нее Корыта вкатили. В трехдневный безжалостный срок Как сняли с работы, Убрался с семейством сурок Для новой заботы. Прошли сквозь бесчисленность бед Сквозь это горнило, Где если случался обед, То лишь без гарнира. Но в том не оставшись дому,— Не ведая цели, Уехали — и потому, По счастью, не сели. Огромный невиданный трал, Он снова и снова Не только с поверхности брал, Треща от улова. Но были прорехи в сети, Сквозь них понемножку На этом путинном пути Теряли рыбешку.

Шипя в глаза и за глаза

Шипя в глаза и за глаза, В двух разных бочках брага бродит. Когда те «против», эти — «за», Когда те «за», то эти — «против». Кокетливые старички, Которых знает вся округа. Потрескавшиеся стручки, Не признающие друг друга. Вы только заняты собой — Не общей родины судьбой, А собственным благополучьем… Ну, а ее кому поручим?

«В Коктебеле на пляже мужском…»

В Коктебеле на пляже мужском Разговоры велись без поправок. А волна добиралась ползком До беспечно оставленных плавок. Там Зенкевич, Каверин и Крон, И Ямпольский, и тот же Иванов В жизнь смотрели с различных сторон Со своих деревянных диванов — Топчанов. А соленая пыль Не спеша оседала на коже. Моисеев, Герасимов, Миль, Разумеется, были там тоже. Там все было тогда без прикрас, И я, вроде мальчишек сопливых, Слушал новый подробный рассказ Между двух краткосрочных заплывов. Нынче что там? Наверное, рок, Что ликует наивно и грубо, Заглушая давнишний урок — Будни мудрого голого клуба. ...Я задремывал, и в полусне Мне сознанье слегка будоража, Оставалась чуть-чуть в стороне Дымка близкого женского пляжа.

«Прошло всего лишь три десятка лет…»

Прошло всего лишь три десятка лет, Как бы подобных мигу, И никаких препятствий больше нет Печатать эту книгу. А ведь кому-то в прежнее житье Стояла костью в горле. Но отошли гонители ее, Хулители померли. А те, что сохранились до сих пор Из той суровой были, Про жесткий отзыв свой и приговор Почти уже забыли.

Видение

Грозища стихла, И, словно вор, Кот ростом с тигра Вошел во двор. Минуя заросль, В дверях возник. Так показалось Всего на миг. Над гребнем хижин Скользнула тень… Как был унижен Я страхом тем!

«У экрана вновь сидим…»

У экрана вновь сидим. Вечереет. Длится лето. Сигаретный вьется дым. Погромыхивает где-то. В телевизоре тот гром — В Барселоне на футболе — Или близко, за окном, В затуманившемся поле? Непонятно, где гремит, Угрожая иль со скуки, Чья трава и чей гранит Отражают эти звуки. Словно главные призы, Ливнем полные и градом, Две далекие грозы, Оказавшиеся рядом.

«В том пасмурном марте…»

В том пасмурном марте Не знал среди ночи и дня О близком инфаркте, Уже поджидавшем меня. О подлой засаде, Ударившей прямо в упор. О первой досаде, Оставшейся, будто укор. …Все глухо и сонно, Пока пребывает в тиши Сейсмичная зона Всегда напряженной души.

«Как будто выполняя уговор…»

Как будто выполняя уговор, К тебе приехав, пил тогда за здравие Твоих людей, долин твоих и гор, Запавшая нам в душу Югославия. Моя любовь и радость, и вина, И сбывшиеся добрые пророчества. …Мальчишеские женщин имена. Фамилии, похожие на отчества.

«Берез рассеянная толпа…»

Берез рассеянная толпа, Передвечерняя даль туманная, Где вьется узенькая тропа — От узнаванья до понимания. И хочется бережно сохранить То, чем душа постоянно лечится Безмерно тонкую эту нить — От человека до человечества.

Плач о грузинском футболе

Много лет назад Пожелал начаться Тот чемпионат, Где блистал Пайчадзе. Нет, не громких слов Ждали от тбилисца, А ушат голов Должен был пролиться. Молод и умен, Был он полон светом, И каскад имен Низвергался следом. Всех не перечесть Из прошедшей были. Мужество и честь Свойственны им были. Групповой портрет С отсветом утраты. Каждый здесь — атлет, Все почти — усаты. За красивый гол, Сколько их ни тискай, Где тот склон и дол И футбол грузинский?..

Лыжня

Ослепительный росчерк лыжни, Наслажденье от легкого бега. На ходу зачерпни и лизни Хоть немножко январского снега. В поле ходит поземка, пыля. Время жесткое многое стерло. Но дистанции этой петля Захлестнула пожизненно горло. Я подробно ее сберегу, Я на прошлое памятью падок. Возле школы, на синем снегу, Роща лыжных бамбуковых палок. Давней юностью сдунуты с парт, Нынче смотрим растерянным взглядом: Оказалось, что финиш и старт Для удобства находятся рядом.

Воспоминание

И вновь, живя в былой стихии, Кому-то вымолвишь: — Прости!.. Воспоминания иные Обуглить могут до кости. Внезапный повод отдаленный Вдруг заставляет в миг такой Схватить тот провод оголенный Незащищенною рукой.

В ту пору

Еще поэты, не жалея сил, Писали о космическом полете. А «Новый мир» в ту пору выходил Пока еще и в твердом переплете. Еще казалась крепкою казна, Еще с войны побаливали раны. Еще открыты были допоздна Шашлычные, кафе и рестораны. Пожалуйста, возьми и посети! Но деньги в пальцах редко шелестели. Менялся курс: один не к десяти, А к тридцати, наверное, на деле. Но жизнь сводила все еще с ума, И листопад кружился по спирали, И звонкою была еще зима, И снег еще исправно убирали.