Музыканты
Шрифт:
– Я - нет. Я кинулся тебе на грудь после премьеры… Но знаешь, тут все бедные, а от «Цыгана» несет деньгами.
– Боже мой, как все любят считать в чужом кармане!
– вздохнул Кальман.
– Денег у меня никогда не будет…
– Ты слишком расточителен… Эй, приятель, что вы делаете?
– закричал Мольнар на официанта, хотевшего унести тарелку Кальмана.
– Господин едет в Вену. Слейте соус в стеклянную банку и вручите ему.
– Слушаюсь, - бесстрастно сказал официант.
– Ты недобро шутишь, Ференц, - Кальман дрожащими пальцами достал сигарету и чиркнул спичкой.
– Безумец!
– закричал Мольнар.
– Мог бы прикурить от моей сигары.
Странно,
– Мне понравилось твое сравнение с Антеем, - сказал он благодушно.
– Но ведь родина - не только земля или трава. Для меня наш старый Королевский театр тоже родина. И эта родина явится ко мне в Вену. Не Магомет к горе, а гора к Магомету.
– Что это значит, Магомет?
– А то, любезный Мольнар, что я добился приглашения нашей труппы в Вену с «Цыганом-премьером».
– Ну знаешь!..
– И впервые острый, находчивый Мольнар растерялся: приглашение в Вену было заветной и, как все считали, несбыточной мечтой будапештской оперетты.
– Вот ваш соус, - сказал официант.
– Благодарю вас, - Кальман хладнокровно опустил банку в карман плаща.
– До встречи на новой премьере, друзья мои!..
И когда он отошел от столика, Мольнар сказал грустно:
– Похоже, этот парень становится мне не по зубам…
И все же Кальман еще не был императором. Не так-то легко вытравить из человека страх перед жизнью. Понадобится немало лет, взлетов и падений, горестей, тревог, труда и упорств, чтобы сбылось предсказание Паулы.
Но зато вся Вена повторяла шутку Легара, что после «Цыгана-примаса» старый «Иоганн Штраус-театр» надо переименовать в «Имре Кальман-театр». Прозвище держалось недолго - до оглушительного провала «Маленького короля» в исходе того же года…
БУНТ ПАУЛЫ
Даже самый умный и осмотрительный человек не застрахован от повторения своих ошибок. Легче извлекать уроки из чужих промахов и заблуждений, нежели из собственных. Известно, что наши недостатки - оборотная сторона наших достоинств, и расщепить это единство неимоверно трудно. Во всяком случае, Кальман - в точности - лишь с большей поспешностью повторил промах своего театрального начала: еще не истек год великого триумфа «Цыгана-премьера», как на сцене театра «Ан дер Вин» появился скороспелый «Маленький король» и бесславно пал. По обыкновению тяжело пережив неудачу, Кальман засел за «Барышню Суси», и, хотя порой испытывал ту подъемную, крылатую легкость, которую называют «вдохновением», сам чувствовал, что, подобно поезду, сошедшему с рельсов, валится под откос. Тема оставляла его равнодушным, и он скинул все заботы о либретто на ненадежные плечи Ференца Мартоша, так плохо распорядившегося сюжетом «Маленького короля», и помогавшему ему Броди.
Меж тем наступило лето 1914 года, воздух был наэлектризован предвестьем грядущих потрясений, и мрачному, раздраженному Кальману казалось, что земля уходит из-под ног.
Все началось с того, что, уже одетый на выход, но в пижамных штанах, Кальман нетерпеливо и настырно рылся в платяном шкафу.
– Милый, что ты ищешь?
– послышался голос Паулы из ванной комнаты.
– Я тебе подам.
– Я ищу свои старые брюки-дипломат.
– Зачем они тебе понадобились? Что, у тебя мало новых брюк?
– Н о в ы х?
– с великим сарказмом повторил Кальман.
– Весь мир - пороховая бочка. Вот-вот вспыхнет война, самое время занашивать новые штаны!
– Прости, но какая связь между надвигающейся войной и твоими брюками?
– Паула вошла в комнату в
– Прямая связь. Во время войны обесцениваются деньги. Банки прекращают платежи. Мои ничтожные накопления будут заморожены. Я ничего не зарабатываю. Что остается?..
– Жить на продажу штанов.
– Не пытайся острить!
– Хорошо, я буду серьезной. Как с процентными отчислениями?
– «Цыган-премьер» выдыхается. Паршивый «Маленький король» не дал ни гроша. На «Барышню Суси», чует сердце, не прокормишь и собачьих блох. Почему мне так не везет, Паула?
– «Маленький король» был просто халтурой, ты писал его между делом. В «Барышне Суси» есть хорошие музыкальные куски, их надо будет когда-нибудь использовать, но либретто ниже всякой критики. Сколько раз я тебе говорила: нельзя либреттистов оставлять одних. У них на уме только кофе, карты и девочки… - Паула вдруг заметила, как побледнел Кальман.
– Что с тобой?
Он держал в руках искомые брюки-дипломат.
– Чернильное пятно. На самой ширинке.
– Подумаешь! Отдам в чистку…
– Что-о?..
– впервые голос Кальмана зазвенел яростью.
– Мы не Ротшильды, чтобы отдавать вещи в чистку. Неужели ты сама настолько разленилась, что не можешь свести пятно?
– Я только этим и занимаюсь: ты неопрятно ешь. Но я не умею сводить чернила. Сколько шума из-за каких-то грошей!
– Грошей?.. Хорошо тебе говорить. Болезнь отца съедает весь мой доход. На этом нельзя экономить. Но транжирить деньги на чистку, сахарные кости для собаки…
– Остановись, Имре, - тихо, но впечатляюще сказала Паула.
– Иначе - крепко пожалеешь. Я покупаю сахарные косточки Джильде на свои собственные деньги. И продукты для твоих любимых блюд - тоже. Живя с тобой, я превратилась в прислугу за все: стираю, глажу, штопаю, чищу обувь, свожу пятна, готовлю твой любимый гуляш, уху и ветчину с горошком, кухарка умеет только варить яйца, кое-как мыть посуду и открывать дверь. У меня было маленькое состояние - где оно?
– Я… я не знал…
– Так знай!.. Я не сшила себе ни одного нового платья, только переделывала старые. Ты большой гурман, а денег, которые ты даешь мне на хозяйство, хватило бы, дай бог, на луковую похлебку. Ты, такой практичный и так быстро считающий, задумался хоть бы раз, на что мы живем?
– Нет, Паула, - растерянно проговорил Кальман.
– Трудно поверить, но я и правда никогда об этом не думал. Я считал, что моих денег вполне хватает. Ты всегда такая элегантная, стол обильный и вкусный… и я думал, то есть никогда не думал, не давал себе труда думать, как ты справляешься… Тяжелое детство…
– Замолчи, Имре! Я больше слышать не могу о тяжелом детстве.
– Но, Паула, милая, ведь человек формируется в детские годы…
– А потом жизнь обрабатывает его на свой лад. Я распустила тебя. Так всегда бывает при неравенстве отношений. Кто я тебе? Прислуга, которую барин навещает ночью.
– Это неправда! Я всегда считал тебя своей женой. И все окружающие считали. Давай оформим наши отношения.
– Вот истинная речь влюбленного! Я не хочу ничего «оформлять», и ты знаешь почему. Я не могу дать тебе детей, а без этого брак - бессмыслица. Ты должен оставаться свободным. Но пока мы вместе, надо жить общей жизнью. Нельзя натягивать на себя все одеяло.
– Я согласен с тобой, Паула. Ты говоришь редко, но до конца. Я, конечно, скуповат, таким меня воспитали. Отец давал мне два гроша… молчу, молчу, я уже сто раз рассказывал об этом… Вечный страх перед… это уже было… Понимаешь, я растерян. После «Цыгана» сплошные неудачи… Но об этом тоже говорено-переговорено…