Мы — это мы

Значит, он тоже сбежит, отвернется? Он не может приблизиться к Эдварду, не может его никак поддержать и ободрить, но хотя бы остаться рядом — это ему по силам. Пусть даже Эдвард ничего не узнает, неважно. Хэл тут, и этого достаточно. Он не такой, как прочие горожане, посмотревшие на казнь и отправившиеся искать новых развлечений.

И Хэл остался на месте. Стоя на самом солнцепеке, наблюдал, как Свершитель увез тело, а Эдвард зачерпнул воды из каменной чаши и, плеснув на кровавую лужу, начал оттирать булыжники соломенным жгутом. Ужасная, тяжкая работа; ему пришлось принести больше десяти ведер прежде, чем на мостовой не осталось ни следа от проведенной казни.

Горожане огибали арку по огромной дуге, никто не приближался ни к ней, ни к одинокой фигуре в черном, которая, стоя на коленях, замывала свернувшуюся кровь.

Хэл вдруг представил, как она проникает в щели между камнями, впитывается в землю, а фонтан-то вот он, рядом, и все из него пьют как ни в чем не бывало. Да он и сам вволю из него напился.

Подкатила тошнота, но желудок был пуст, и Хэл лишь судорожно сглатывал горькую желчь и не уходил уже из чистого упрямства.

Лишь когда Эдвард наконец закончил с уборкой и с пустым ведром в руке двинулся сквозь поспешно расступающуюся толпу, Хэл счел свой долг исполненным. Он проследил за Эдвардом и убедился, что тот свернул в незаметный переулок, ведущий к дому Свершителя. Потом, пошатываясь, отошел к краю улицы и присел на корточки в тени. Только сейчас ощутил, как сильно устал, как болит голова и путаются мысли.

Медленно, с огромным усилием, словно ворочая тяжеленные каменные глыбы, он возвращался к реальности. А она была проста — солнце давно перевалило за полдень, пора домой, Майло наверняка что-то заподозрит, если отец придет с поля один.

Но Хэл еще долго не мог заставить себя тронуться с места. Пытался примириться с увиденным, как-то пристроить его внутри, чтобы оно причиняло поменьше боли и беспокойства, но получалось плохо.

А как же Эдвард, вдруг подумал он, ему наверняка сейчас еще хуже! Теперь понятны слезы госпожи Альмы, понятно, почему она считает, что все кончено... но ведь это не так!

Хэл поднял голову и уставился прямо перед собой, не замечая оглушительного шума и гомона вокруг. Если мать Эдварда полагает, что он откажется от их дружбы только из-за... этого, то она сильно заблуждается! Эдвард ни в чем не виноват, ему просто не место здесь, в этом городе, на этой кошмарной площади. Он умеет читать и писать, он составляет лекарства и создает чудесные вещи из стекла и глины — почему его уделом должны стать ужас, кровь и ненависть окружающих?

Он достоин лучшего, он не какое-то там отребье вроде тех, что стояли в толпе вокруг Хэла. И если его отец этого не осознает, что ж... значит, он неправ, и Хэл сделает все, чтобы Эдвард это понял!

Эта мысль — поистине революционная для Хэла, воспитанного в убеждении, что старшие всегда и все знают лучше, а он лишь бестолковый ребенок — буквально подняла его на ноги и вдохнула свежие силы.

Сейчас надо прийти в себя и вернуться домой до заката, но он еще вырвется из-под гнета Майло и поговорит с Эдвардом, чего бы это ему ни стоило!

7

Хэл решительно шагал через поле, тень под его ногами подергивалась в такт шагам, становясь то чуть меньше, то больше, и ему казалось, что он наступает на собственное бьющееся сердце.

Под деревьями было чуть прохладнее, и он ускорил шаг. Если вернуться до того, как тени удлинятся, никто, включая Майло, вообще ничего не заметит. Впрочем, брат сейчас, быть может, лежит без памяти и даже не вспомнит потом, что Хэл куда-то отлучался.

Это наилучший вариант, а еще лучше было бы...

Хэл резко окоротил себя, выругав за подобные мысли. Пожелать кому-то смерти — очень скверно, говорила мать, Прислужники Темного услышат пожелание, а разбираться не будут, схватят любого, кто рядом. Могут даже утащить того, кого ты любишь.

Хэл поспешил прочесть короткую молитву о благословении Всемогущего. Заканчивая последние строки, проломился сквозь кусты и чуть не споткнулся о человека, сидящего на мягком мху, подтянув колени к груди.

— Эдди?

В первую секунду он не узнал друга — просто потому что никогда не видел его таким.

Эдвард был в черных штанах и простой белой нательной рубахе, разорванной у ворота. Аккуратно собранные волосы растрепались, из косы торчали длинные неопрятные пряди, за ухом застрял сухой лист.

Но Хэла поразил не его расхлестанный вид, а слезы, ручьями струившиеся по лицу. Плакал Эдвард, видимо, давно и горько, глаза его опухли и покраснели от рыданий.

Встретившись взглядом с Хэлом, он тут же вскочил и хотел скрыться в зарослях, но Хэл поймал его за рукав.

— Постой! Надо поговорить, да стой же ты!

Ткань рубашки угрожающе затрещала.

— Уйди, — процедил Эдвард сквозь зубы, — или я тебе врежу.

Хэл тут же его отпустил и поднял руки ладонями вверх.

— Вот этого не надо, Всемогущего ради! Ты ж ударишь так ударишь, из меня тут же дух вон и кишки на телефон!

Он понятия не имел, что это значит — поговорка выскочила сама собой. Бабушка Хэла обожала собирать всякие забавные высказывания, особенно доисходных времен.

Эдвард остановился и моргнул пару раз, словно приходя в себя. Темное облако, закрывавшее его лицо, слегка рассеялось.

— Что? Какой... ты хоть знаешь, что такое телефон?

— Какая-то доисходная фиговина... да Всемогущий с ним! Скажи лучше, что произошло? Отец тебя прогнал?

Эдвард медленно покачал головой, и Хэл ощутил внезапный прилив сожаления. Если бы Свершитель, недовольный работой сына, выгнал его, было бы гораздо проще уговорить Эдварда все бросить и уйти.

— Я... сегодня я...

Эдвард вдруг покачнулся и оперся о ствол дерева; ногти побелели, с такой силой пальцы вцепились в кору. Было видно, как сильно терзает его случившееся, как он хочет выплеснуть его, поделиться.

Но это было настолько не в характере Эдварда, привыкшего все держать в себе, что попытка облегчить душу мучила его чуть ли не сильнее, чем повод к ней.

Хэл сжалился над ним:

— Сегодня ты совершил первую казнь, я знаю.

— Знаешь? Откуда? — вскинулся Эдвард и, развернувшись, уставился прямо в глаза Хэлу.

— Ну, я был там и видел.

— Что?! — Лицо Эдварда вдруг помертвело, словно на глазах застывал воск. Черные глаза превратились в пугающе-бездонные пропасти.

Хэл взмок. Стало ясно, что его желание остаться у места казни и как бы вместе пережить это испытание, будет воспринято не лучшим образом, и он поспешил свернуть в сторону:

— Ну, я видел только, как вы с отцом везли приговоренного на площадь и подумал, что, наверное, это твой первый раз... а саму казнь я не видел, такая толпа собралась, не протолкнуться. У вас всегда так во время, э-э-э... Свершений?