Мы — это мы

— Подожди, я должен сказать... объяснить... — путано начал Хэл.

Эдвард прервал его резким движением руки.

— Ничего ты не должен. И я не хочу слушать. Пропусти.

— Нет, — упрямо набычился Хэл, — если уйдешь, буду орать под окнами, пока не скажу все, что хотел. Можешь, правда, положить подушку на голову... у вас там есть подушки?

Эдвард моргнул.

— Ч-что? При чем здесь... ну есть.

— Так вот, не поможет, — вдохновенно продолжал Хэл. Его вдруг понесло, как в старые добрые времена, аж дыхание перехватило от восторга. — Я буду громко кричать, даже если явится патруль и потащит меня прочь, а потом на главной площади меня публично предадут в руки Темного Лика за дебош перед домом Свершителя...

— Мне вообще все равно, что с тобой будет, — резко оборвал его кривляние Эдвард и скрестил руки на груди, — говори, что хотел, и убирайся.

У Хэла на миг перехватило дыхание. Понятно, что после всего случившегося Эдвард имел полное право злиться, и все-таки жестокие слова ранили в самое сердце, казалось бы, давно загрубевшее и нечувствительное к боли.

Он слишком хорошо помнил прежнего Эдварда, но здесь ли он? Быть может, исчез навсегда?

— Ладно, я... — Хэл решительно вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Эдварду. Тот отвел взгляд. — Я не имел в виду то, что сказал тогда, в лесу. То есть... понимаешь, эти поганцы выследили меня, и пришлось сделать вид, что... короче, это неправда. Эдди, я подружился с тобой не для чего-то там, а просто потому, что ты отличный парень. Я никогда не переставал быть твоим другом. И сожалею о том, что пришлось так сказать и что ты это услышал. Потому что это все неправда. Вот.

Закончив свою сумбурную речь, Хэл обнаружил, что дышит так тяжело, словно только что пробежал пару километров. Но ему стало легче. Теперь Эдвард все знает, и даже если их дружбе конец, можно жить дальше без этого ужасного чувства вины, камнем придавливавшего душу.

Эдвард по-прежнему не смотрел на него — стоял, низко опустив голову, словно разглядывая что-то крайне интересное прямо под ногами. Гладко зачесанные назад волосы поблескивали в лунном свете, точно черная вода. Где-то далеко бахнул фейерверк, потом еще один, послышались смех и дружные вопли восторга.

— Пропускаешь веселье, — буркнул Эдвард, не поднимая глаз.

— Плевать.

Хэл вдруг понял, что ему и правда совершенно безразлично, что он не поучаствовал в своем первом летнем карнавале и не увидел фейерверк, о котором так долго мечтал ребенком.

В этот самый миг он отчетливо ощутил, что уже взрослый, что теперь у него будут совершенно другие радости и печали, нежели в детстве. И это неожиданно обрадовало, ведь в детстве не оставалось ничего, о чем он мог бы пожалеть по-настоящему. Что по-настоящему хотел бы сохранить.

Все самое дорогое находилось здесь, перед ним, он шел сегодня во Вьен не ради карнавала, а ради Эдварда, и в глубине души знал об этом.

Как и о том, что, несмотря ни на что, не откажется от их дружбы. Будет держаться за нее руками и зубами, и даже если Эдвард оттолкнет его, рано или поздно все вернет.

Потому что ничего важнее в его жизни нет и никогда уже не будет.

— Хэл... — Эдвард наконец поднял глаза, и в них больше не было холода, одна только боль, точь-в-точь как тогда, в лесу. Они прямо-таки полыхали болью. — Зачем тебе это? Я конченый человек, понимаешь? Возвращайся туда, где ты еще можешь быть счастлив, и забудь обо мне. Возвращайся к своим. Ради нашей дружбы... ради меня.

Рука его наметила движение, словно он хотел коснуться Хэла, но сразу же отдернулась. Хэл проглотил комок, распиравший горло, и сам положил руку на плечо Эдварда, почувствовал, как тот дрожит.

— В том-то и дело, Эдди, не могу я там быть счастлив, — хрипло произнес он и сжал пальцы, — пробовал и никак. Не могу без тебя... и без твоих историй, чего уж там. И не хочу возвращаться, ведь нет больше никаких «своих». Есть ты... и все остальные. И ты для меня на первом месте. Потому что мы — это мы.

— Мы... это мы, — тихо повторил Эдвард и положил ладонь на плечо Хэла, в том самом месте, где наверняка остались синяки от его пальцев. Рука, которая несколько минут назад чуть не сокрушила плоть и кости, теперь коснулась Хэла невесомо и бережно, словно легкая птица с блестящими глазами. — Прости, что я тебя ударил... сейчас... и тогда.

Хэл улыбнулся, хотя в горле стояли слезы и пришлось проглотить их, чтобы не выдать себя. Все-таки не девчонка, сопли распускать.

— Буду считать это знаком особого расположения. Свершитель выдал мне три плюхи собственной рукой, кто может таким похвастать?

По губам Эдварда скользнула чуть заметная улыбка, и Хэл вдруг почувствовал, как ему становится легче, легче, совсем легко. Хотя случившееся отнюдь не обещало сделать жизнь проще, скорее, наоборот, он парадоксальным образом испытывал огромное счастье, оно распирало грудь и требовало выхода.

Страшно хотелось выкинуть что-нибудь безумное — стиснуть Эдварда в объятиях, завопить так, чтобы весь Вьен услышал, как он счастлив.

Но он не успел сделать ни того, ни другого.

Лицо Эдварда вдруг переменилось, он бросил быстрый взгляд на тот конец улицы, что примыкал к оживленной части города.

— Кто-то идет! Скорее, прячься!

Хэл, сбитый с толку внезапной переменой, неуверенно огляделся. Они стояли у самого крыльца, можно нырнуть в заросли за домом, но до них еще надо дойти.

Эдвард, похоже, тоже это понял.

— Сюда, быстро! — Схватив Хэла за плечо, он почти втащил его на крыльцо, распахнул дверь и втолкнул приятеля в дом. Сам нырнул следом и только успел задвинуть засов, как на улице послышались голоса.

— Говорю тебе, я точно что-то видел!

Хэл, прижавшийся ухом к двери, вздрогнул, узнав голос Бена.

— Глаза протирай почаще, — это Натан, — залился вином по самые уши...

— Да иди ты...

— Давайте вернемся, а? — проныл Арно. — Праздник же... ну его, пусть делает, что хочет.

— Ну уж нет, он поклялся, этот жалкий ублюдок, поклялся, глядя нам в глаза! — В голосе Натана сквозила такая злоба, что Хэл внутренне сжался. — Я его из-под земли достану!

— Да он наверняка сейчас на площади, девок тискает, — пытался урезонить его Бен, — сам видишь, никого нет. Давай еще вон те кустики проверим...

Голоса и шаги сместились за угол дома, но Хэл по-прежнему отчетливо слышал каждое слово. Глаза Эдварда поблескивали в полумраке, как у настороженного животного. Они старались даже дышать потише, пока в нескольких метрах от них трое парней с ругательствами шарили между деревьями, как на собственном подворье.

— Ладно, Нат, нету его тут! — наконец произнес Бен так близко от крыльца, что Хэл с трудом сохранил неподвижность. — Ты тоже уж, как это... не нагнетай. Сбежал и сбежал, кто его знает, зачем, сегодня тут есть чем заняться. Пошли на площадь, может, и правда там с ним встретимся. Пошли, уж больно тут неуютно!