Мы сделаны из звёзд
Шрифт:
Отвернувшись от Лилиан и сбросив со свой руки ладонь Мелани, я устало потер глаза.
— Зачем вам вообще понадобился второй ребенок? — спросил я маму, которая пыталась незаметно вытереть салфеткой слезинки, собравшиеся с уголках ее глаз. — Одной Дейзи вам было мало?
— Ну во-первых, я уже в четыре года была шибанутой на всю голову. А во-вторых, они хотели спасти брак, — ответила Дейзи. — Хреновый план был, кстати. С самого вашего развода ждала момента это сказать.
— Помолчи, Дейзи! Хоть раз в жизни сделай то, что я тебе говорю! Просто прекрати! — вспылила мама.
—
— Нет, не смей винить нас в том, что не пошла учиться в колледж. Ты сейчас не в Принстоне только из-за своей глупости, импульсивности и неуправляемости! Мы с отцом хотели для тебя лучшей жизни! А теперь смотри, что ты наделала! — мама указала рукой на меня. — Ты все испортила!
— О боже, не могу поверить, что ты опять это делаешь! Ты опять винишь во всем меня! А если задуматься, то в чем я виновата? В том, что сказала правду, которая однажды так или иначе должна была вылиться наружу?
— Но ведь не таким образом, Дейзи! Я никогда не хотела, чтобы все вышло вот так!
— А как ты хотела ему это сообщить, если тебя никогда не бывает рядом? Оставить ему еще одно глупое сообщение на автоответчике?!
— Прекратите! Вы обе! Хватит!! — я повысил свой голос до крика и вскочил со своего стула, опираясь рукой о стол. — Да что, черт подери, вообще происходит? Прошло всего-то минут тридцать, а передо мной сидят совершенно незнакомые люди! — я поочередно бросал на каждого свирепый взгляд. — Моя тетя родила меня!
— Я всего лишь суррогатная мать, — поправила меня Лилиан.
— Моя сестра — наркоманка.
— Эй!
— Мой папа — педофил...?
— Ей двадцать восемь, ясно?! И она не моя аспирантка!
— А моя мама бесплодна.
Мама промолчала.
Каждый член семьи стыдливо притих, опустив глаза.
— Ну что? Кому-то есть, что сказать?
— А Кайл — гей! — громко заявила Дейзи, поднимаясь из-за стола.
Все почему-то просто закатили глаза, а не удивились.
— Дейзи, какого...
Договорить мне не дало лицо сестры, которое свело спазмом. Дейзи зажала ладонями свой рот и болезненно сморщилась. А потом ее вывернуло на наш прекрасный персидский ковер. Который Лилиан точно придется сдать в химчистку.
Счастливого Дня благодарения.
Роуз.
После очередного провального семейного ужина она пробралась к бару на кухне, где пылилась ее давнишняя заначка отменного виски двухтысячного года. И ей было плевать, что женщинам, как хрупким созданиям, положено пить сладкое красное вино, она давно показала всему миру, что достойна пьянеть от рома, водить машину, не уметь готовить, жить в беспорядке и не знать, как проверять срок
годности на контейнере молока.Оглядывалась по сторонам в поисках выпивки, она не могла не удивиться тому, как все-таки при ее сестре изменилось это место. Все стены были увешаны картинами, которые должны были прививать чувство эстетического одухотворения, но, на самом деле, больше пугали, все комнаты украшали красивые узорчатые ковры, в гостиной играла плавная музыка из колонок от айпода, возле каждой двери в комнатах висели амулеты и маленькие иконы; ящики столов на кухне ломились от чайных сервизов, столового серебра и кухонных полотенец с ручной вышивкой. В свое время Роуз никогда не могла найти для всего этого времени и довольствовалась треснутыми со всевозможных местах чашками и погнутыми столовыми приборами. Она покинула этот дом, когда он был серым и безликим, а вернулась в уютное гнездышко, заряженное нежностью и любовью. Лилиан действительно сделала это место домом.
Ее жизнь крупно изменилась с тех пор, как она поставила перед собой задачу стать больше, чем просто домохозяйкой, которой положено растить детей, не видеть солнечного света и ждать вечером мужа, снова задерживающегося в лаборатории университета допоздна.
Как раз в это время из арки в столовой она заметила Джона. Вымотанный, он снял свои очки, положил их на кожаный подлокотник дивана и устало потер глаза. Рукава его безупречной чистой белой рубашки были закатаны до локтей, галстук в горошек свободно болтался на шее. Усмехнувшись, она достала из шкафа еще один стеклянный тумблер для виски и прошествовала в гостиную.
Она молча, с кривоватой улыбкой на губах, села рядом с бывшим мужем, наполнила оба бокала и протянула ему один.
— Разве мы уже недостаточно выпили накануне? — повел бровью он, протягивая руку к стакану.
— Слово «достаточно» по отношению к алкоголю на нашем семейном ужине не употребляется, — сказала она, делая глоток.
— Давно пора это запомнить.
Она издала смешок, распугивая тишину вокруг и заставляя что-то в желудке Джона подпрыгнуть. Это первый раз за очень долгое время, когда они остались наедине друг с другом, и их не тянет порвать друг другу глотки кухонным ножом.
— Думаешь, мы все испортили? — спросила она, смотря на дно стакана, где болталась янтарная жидкость.
— Ты про ужин? Никто не умер, так что я могу считать это успехом.
— Нет, я имею в виду — вообще. Наш с тобой брак, нашу жизнь.
Она подняла на него взгляд, и он снова поразился ни на что не похожему цвету ее глаз. Ему всегда казалось, что эти глаза выпили осень: они были и красными, и желтыми, местами зелеными и коричневыми — такими же неопределившимися в жизни, как и их обладательница.
— Трудно ответить, — нахмурился Джон, пытаясь подавить нарастающую в нем бурю.
Она снова делала с ним это. Стирала безмятежность, ураганом сносила построенную им обитель спокойствия и умиротворения. Он мог оправдать свои чувства в молодости, когда был совсем мальчишкой и пал под чары необыкновенной красавицы с глазами цвета осени и мечтами, за которыми она была готова следовать в любой уголок мира. Но он абсолютно не понимал, почему теперь она так действовала на него также, почему он снова терялся, не мог найти правильных снов, почему хотелось улыбаться, сорваться с места и делать всякие глупости.