Мы сделаны из звёзд

— Серьезно, я бы взяла камеру напрокат и сделала из вашего ужина самое вирусное видео на ютубе. Черт, я даже запомнила потаскушное имя новой подружки твоего отца. Кира?

— Карен. — закатил глаза я. — И почему, черт подери... — Лилиан, сидящая сзади, толкнула меня в плечо, намекая заткнуться. — ...Почему о ней знают все, кроме меня?!

— Ну что, Кайли, какого это, наконец не быть в курсе того, о чем абсолютно всем уже известно? — издевалась Ли.

— Ха-ха. Иди в задницу. — Лилиан снова толкнула меня в плечо, на этот раз сильнее.

— Что с твоим голосом? — спросила Ли по телефону.

— Всего лишь ломается от злости и негодования.

— Нет, ты шепчешь, дурила.

— А, это... Я в церкви, — ответил я.

— Смешно.

— Нет, я правда в церкви. И Лилиан сломает мне лопатку, если я не положу трубку.

Если вы думаете, что я вдруг ни стого, ни с сего встал на праведный путь истинного католика, то вы ошибаетесь. Когда дело доходит до Бога, к этому всегда как-то причастна Лилиан.

Она собрала нас всех в гостиной вчера вечером.

— Так больше не может продолжаться! Я чувствую себя ужасно из-за вчерашнего ужина, и я думаю, нам всем стоит обдумать свое поведение.

Ну конечно же это обозначало сеанс семейной психотерапии на приеме у Бога.

Наша местная церковь была предметом гордости всего города. Ну и зря. Как по мне, так это место будет выглядеть прилично, только если его полностью утопить в святой воде, а лучше — сжечь в праведном огне. Недостроенная церковь выглядела чуть потрепанной и напоминала крестьянскую деревянную баню в средневековье. Поднимать взгляд выше витражного окна на втором этаже — нежелательно, потому что верх здания — это недокрашенные купола с намеченным орнаментом шестиконечных звезд и заваленная кирпичами крыша, которая, игнорируя все законы физики, упрямо не обваливается с того самого момента, как на нее не осталось средств десяток лет тому назад.

Пожертвования на строительство церкви собираются с того самого момента, как на этом месте снесли фабрику по производству ортопедической обуви. Но деньги уходят в незримую пустоту, поэтому смотреть на это архитектурное нарушение закона придется еще многим поколениям.

А внутри тут было очень даже ничего. Я имею в виду, правда ничего. Никакой вам колыбели Иисуса и мраморной отделки; всего лишь иконы у самого алтаря, неудобные деревянные лавочки с торчащими в некоторых местах гвоздями, пара небольших картин с библейским сюжетом и унылый бородатый пастор Рэдклифф. Вечно гадаю, во время мессы он засыпает или отходит в мир иной.

Я бросил взгляд на отца, который сидел через один проход от меня, нервно поглядывая на свои наручные часы от Rado и быстро барабаня пальцами по коленке. Он едва ли вслушивался в распевные слова молитвы. Когда Рэдклифф захлопнет свою библию, отец тут же рванется к выходу, чтобы успеть в аэропорт на рейс до Сиэтла. Его храм был там, в лаборатории в Вашингтонского университета.

Меня успокаивала только мысль о том, что если где-то в аду предположительно и есть котел для неверующих, и мы с отцом поделим его на двоих. Хоть в каком-то из выдуманных миров нам выпадет возможность провести время вместе. Как отец и сын.

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? — низким голосом пробасила сестра мне в ухо.

Дейзи сидела рядом и играла в «Clash of Clans» на моем телефоне, только изредка поднимая глаза вверх, чтобы напрочь не выпасть из реальности.

Мама вместе с Лилиан уселись позади нас, с трепетом ловя каждое, летящее с алтаря слово. Мама не приучала нас к церкви, у нее всегда были дела поважнее. Она говорила, что религия — не удел каждого, и у людей должен быть выбор.

Что ж, Лилиан за нами такого выбора не оставила. Ее воспитывали католичкой, католиками она воспитывала и нас с Дейзи. Эта церковь стала для Лилиан вторым домом. Думаю, если бы на нее не скинули воспитание двух детей, то она рано или поздно подалась бы в монашки. Где-то здесь, на одной из стен точно должна быть икона с ее портретом, потому что если ее еще не возвели в статус самого Господа Бога, то должны были хотя бы зачислить в лику святых. Она ходит сюда утром стабильно каждое воскресенье с пожертвованиями, молитвами, свечками за здравие и с одеждой для бедных. Она принесла сюда уже так много тряпок, что самое время сносить церковь и открывать здесь Уолмарт.

Меня всю жизнь преследовало состояние бесконечного похмелья, и так как моя тетя считает, что из-за склонности к атеизму у меня маловато шансов попасть в рай, то алкоголизм полностью приравнивает их к нулю. Поэтому утром она стащила бокал коньяка у меня из рук и с беззаботной улыбкой на лице заменила его ромашковым чаем.

Так что вот сижу я — мученик, обошедший в страданиях даже Иисуса. Всю мессу я не отрывал взгляда от трещины в потолке, которая тонкой паутинкой выбиралась из-под толстого слоя строительной пены. Верь я в бога, то заработал бы в этом месте умиротворение души, а не желание со всей силы долбануться лбом в спинку деревянной скамейки напротив себя.

Утром я даже до Редбула не смог добраться, не то что до прописанного курса таблеток.

Лилиан не успела разразиться действующей всем на нервы оптимистичной тирадой о спасении наших душ, как папа уже успел со всеми попрощаться и сесть в такси до аэропорта. Мама, скрипя сердцем, уехала от нас на съемки в Египет на следующий день.

Но труднее всего мне было отпускать Дейзи.

До аэропорта мы с ней добирались вдвоем, Лилиан не смогла поехать с нами, потому что срочно понадобилась мистеру Хопкинсону — организатору благотворительной акции для тяжелобольных детей, в которой Лилиан принимает активное участие.

На сестре был черный пуховик, угги и позаимствованная у меня красная клетчатая рубашка. На спине висел ее туристический рюкзак, вещей в котором теперь было гораздо больше, чем четыре дня назад.

Ее самолет в Лихтенвальд отправлялся через сорок три минуты.

— Ты уверена? — спросил я на пункте сдачи багажа.

Дейзи всю дорогу была притихшей и даже немного испуганной.

— Абсолютно. — заявила она. — Я должна вернуться. Нужно хоть что-то довести до конца. Не быть же тебе единственным нормальным ребенком в семье до самой смерти.

— Не уверен, что антидепрессанты, которые я запиваю водкой, можно считать нормальным явлением.

Она подняла на меня свои зеленые глаза, в которых читалось сомнение.

— Ты же знаешь, почему я это делаю?

— Почему?

— Потому что я приехала и нашла тебя потерянного, разрушенного, совершенно сбитого с толку.

Дейзи сглотнула, и мне показалось, что она сдерживает слезы.

— Мне жаль, что все мы вот так вот побросали тебя. Но если ты не остановишься сейчас, то потом будет уже поздно.