Мы сделаны из звёзд

— Труднее, чем ставить опыты в своей дурацкой лаборатории? Ты меня разочаровываешь, Джони... — на последнем слове ее улыбка на секунду померкла. Слово «Джони» выпало из ее обихода задолго до того, как они развелись, и слишком неожиданно сложилось в ее устах.

Повисло молчание, но воздух в гостиной все еще громко эхом сотрясал «Джони, Джони, Джони...».

К слову, он всегда ненавидел, когда она его так называла. Словно она считала его ребенком, хотя сама была практически самым безответственным человеком из всех, кого он когда-либо знал.

— Если ты имеешь в виду, не жалею ли я о том, что женился на тебе двадцать лет назад — то нет, я не жалею.

Она склонила голову на спинку дивана и слушала его с улыбкой на лице.

— Ты — взбалмошная, импульсивная, непостоянная и абсолютно непредсказуемая...Дейзи многое переняла у тебя, с генами ничего не поделаешь. — улыбнулся он. — Но ты... ты раскрасила мою жизнь, растормошила меня, показала мир, полный возможностей. Я встретил тебя молодым студентом и никогда не думал, что ты когда-либо заинтересуешься занудой в галстуке с физико-механического факультета, но ты заинтересовалась. Я не верю в судьбу, не верю в Бога или в какие-то высшие силы, но знаешь... тогда я был готов поверить, потому что не знал, что еще могло принести тебя в мою жизнь.

Она была готова заплакать. Может, виноват алкоголь, с которым она, надо быть честной, переборщила тем вечером, но факт оставался фактом. Вот он, Джонатан Андерсон, человек, в которого она влюбилась когда-то. Не нахмуренный, отстраненный от всех и каждого, ученый с одними теоремами да следствиями на уме, а именно тот, скрывающийся под всей этой шелухой романтик и мечтатель, которому она когда-то отдала свое сердце. Он уже давным-давно не говорил ей таких прекрасных слов, и она почти забыла, как сильно он ее любил. И как сильно его любила она...

— Напомни, почему я развелась с тобой? — рассмеялась она, стараясь не выдать того, как сильно тронута.

— Наверно, забыл про годовщину нашей свадьбы или что-то в этом духе.

— Ты чисто физически не способен забыть какую-то дату. Ты помнишь даже день создания ООН. — улыбнулась она.

— Мы разные, Роуз. Мы хотели разных вещей, пошли разными путями и в итоге получили их. Это еще одна причина, почему я не жалею о нашем браке. Ты каждый день говорила, что нет ничего невозможного, поэтому я поехал в Вашингтонский университет и получил самую лучшую работу на свете.

— Ах да, — она кивнула и залпом осушила содержимое стакана. — Теперь я вспомнила. Работа для тебя всегда была на первом месте. — грустно улыбнулась она.

— Это не правда...

— Нет, правда. С утра до ночи ты пропадал в университете, а когда приезжал домой, утопал в книгах, бумагах, рефератах и учебных планах, ты словно забыл, что у тебя есть семья. Ты и сейчас ее нечасто вспоминаешь.

— Я люблю наших детей, Роуз, они — все, что у меня есть!

— Но я этого не вижу! И они не видят. Посмотри на этот холодильник, Джон. Там все наши семейные фотографии, там каждая открытка, которую кто-то присылает в этот дом, там все, но там нет тебя. Ни одной подписанной тобой телеграммы или фотографии. Ты вообще хоть когда-нибудь был частью этой семьи?

— Пожалуйста, давай не будем снова ссориться, я очень тебя прошу, Роуз, — он снова устало протер глаза.

Она сделала глубокий вздох, успокоилась, и губы искривились в легкой снисходительной полуулыбке.

— Знаешь, я тоже не жалею, — сказала она ему. — Благодаря этому браку я имею то, что имею. И хоть ты все еще считаешь меня безответственной, я полагаю, что все же научилась у тебя склонности планировать свои действия и хоть иногда, но задумываться над своим будущим. Я добилась того, о чем не могла и мечтать. Спасибо тебе за это, Джон.

Она сжала его руку, мирно лежащую на диванной подушке, и они улыбнулись друг другу, как старые-добрые друзья, прошедшие друг с другом сквозь огонь и воду.

Этажом выше раздался грохот и звук разбивающегося стекла. Кажется, это Дейзи добралась до своей кровати.

Роуз рассмеялась и покачала головой.

— Против всех законов природы мы с тобой все-таки стали родителями. Ужасными, — она снова наполнила их бокалы, — но что есть, то есть, верно? По крайней мере, мы пытались.

Они чокнулись и сделали по глотку.

— Вот о чем еще я не жалею. Наши дети. Они, конечно...своеобразные, что неудивительно, учитывая то, какие им достались родители...

— Родители? Это была шпилька и в мою сторону?

— Да брось, вы с Кайлом вечно строили каких-то роботов и летающие ракеты. Вы как-то раз чуть не взорвали весь наш дом! Подумать только, чуть больше нитроглицерина, и нам всем пришлось бы жить на улице...

Они тихо рассмеялись. Это был смех играющего в них алкоголя и события минувшего вечера. Они словно смирились со своим собственным бессилием, с невозможностью изменить свою жизнь или исправить то, что сделали.

Их жизнь неидеальна, их семья неидеальна и никогда идеальной не будет. Но они принимают друг друга такими, какие они есть, какими их сделали обстоятельства их существования.

Глава 17.

Я официально хотел вычеркнуть этот день из своей жизни и просто притвориться, что все это время провел в кровати, читая «В ожидании Годо» в оригинале. Этот День благодарения либо не должен был существовать, либо закончиться совсем по-другому.

Мы должны были фальшиво улыбаться друг другу, поддерживать никому неинтересные темы разговора, есть ужин и ради Лилиан сделать вид, что он нам очень нравится. Мы должны были хотя бы притвориться, что можем быть семьей.

— Я ведь предупреждал, что так получится, — сказал я Мелани, когда мы вместе вышли за дверь моего дома.

— Если честно, то я думала, что ты преувеличиваешь.

Я невольно усмехнулся и облокотился руками о деревянный портик крыльца.

— Да уж, паршивая мы семейка.

— Но вы все же семья, — Мелани улыбнулась, устроившись рядом со мной. — Настоящая семья, Кайл. И я вижу, что вы любите и заботитесь друг о друге. Просто выбираете довольно оригинальный способ самовыражения.