Мы все умрём. Но это не точно

Определённо больше всего Теодор ненавидел в нём извращённую страсть к наблюдению за играми своей сестрички. Нотт не стал оборачиваться, но по ощущениям расстояние между ними оставалось не больше дюйма. К счастью, руки этот ублюдок пока держал при себе, но запах… Блядь, они вдвоём ели селёдку? Ну конечно, семейный ужин. От него несло ещё хуже, чем от Алекто.

— Мальчик тебя обидел? — скрипучий, отвратный голос у самого уха. Теодор мог поспорить, что урод за его спиной предвкушающе улыбался.

— Ты посмотри! — взвизгнула та и больно ткнула ногтем в кровоточащую рану на животе. Кожу неприятно защипало. Мерлин, да с чего такие возмущения? Почему надпись на спине у неё не вызывала таких эмоций? Теодор повёл плечами, ощутив собранную ткань водолазки. Ах да, просто там Алекто поленилась закатать одежду так же сильно, как на груди. Вскоре её ждал второй сюрприз от Беллатрисы.

Но, в отличие от сестры, Амикус всегда соображал быстрее.

— Ты его всего осмотрела? — вкрадчиво прошептал он.

Ледяные пальцы мужчины скользнули вдоль позвоночника, медленно очерчивая каждую выступающую косточку. Нотт в отвращении сжал зубы. Началось. Лишь бы суметь промолчать.

Амикус положил подбородок ему на плечо и провёл сухими, как пергаментная бумага, ладонями по его животу. Тео напряг все мышцы, словно готовясь к удару. Алекто хоть делиться и не любила, но трогать свою игрушку не запрещала, и никто во всём белом свете не знал, когда она решит остановить эту игру. А пока длинные, с крупными, распухшими суставами пальцы Амикуса проскользили по рельефу раны на животе, очерчивая каждую буковку и медленно собирая слово целиком.

— Так ты у нас милый? — прохрипел он, сползая рукой ниже.

Алекто при этом хмурила брови, а её глаза уже были все мокрые и красные, словно у болезного молочного поросёнка. Такого только добить из жалости. Того и гляди заплачет. Нотт ощутил, как мерзкие паучьи пальцы её брата медленно спустились по обнажённой коже живота к поясу брюк и то, как Амикус очертил ими контур ширинки. Тео судорожно сглотнул. Где твои мозги, любимая, ты злишься, что меня трогал кто-то чужой, но при этом смотришь, как руки твоего брата гладят мой член поверх брюк?

Алекто смахнула шёлковым платочком слезу. Теодор стиснул зубы, глуша в себе желание переломать её брату каждую кость в теле одну за другой. Вместо этого он гордо выпрямил спину, смерил ублюдка презрительным взглядом и пренебрежительно стряхнул с себя его руки. Пора было всё заканчивать и побыстрее, пока игры Амикуса не зашли слишком далеко. Нотт сделал несколько шагов к Алекто, приблизившись к ней вплотную, чуть склонился, провёл кончиком носа по влажной от слёз щеке, и, заглядывая ей в глаза, произнёс:

— Я люблю только тебя, — Теодор старался, чтобы его голос звучал как можно убедительнее.

Кэрроу мокро шмыгнула носом и вытерлась рукавом нарядного бархатного платья, благополучно забыв про платочек в руке.

— Ты врёшь мне! — недоверчиво протянула она.

И Тео ласково ей улыбнулся. Ну конечно, вру. Что мне делать-то ещё? Но меньше всего Нотту хотелось, чтобы она поняла, что влияние Приворотного ослабло, и он снова стал соображать. Ему требовалось как-то продержаться один этот вечер и попросить о помощи. Поэтому Теодор склонился совсем близко и поймал её тонкие губы своими. Алекто моментально обхватила его жёсткой хваткой и впилась голодным, жадным поцелуем, словно только этого и ждала. Мерлин, кажется, она даже втолкнула ему в рот частички не пережёванной рыбы. Тео судорожно сглотнул и попытался подавить тошнотворный спазм.

— Ты сделаешь всё ради меня? — заискивающе глядя ему в глаза, спросила Алекто, а он подумал, что будет весело, если сейчас его вырвет прямо на её чудесное, красное платье.

— Конечно, любовь моя, — искренне соврал Тео.

На самом деле Нотт надеялся, что любимая сейчас задерёт повыше юбку, оголив свои пухлые, розовые ляжки, и они по-быстрому закончат со всем этим допросом. Он спустит в неё и наконец-то сможет почувствовать себя нормальным человеком, а не одержимым одной Алекто голодным псом. Теодор был заперт в собственном теле, как в Азкабане, а она стала его личным дементором. Но, как и всем дементорам, ей отдавал команды кто-то со стороны. Кэрроу перевела нерешительный взгляд на своего брата, поджала губы, подумала мгновение, кивнула и вновь мокро всхлипнула.

— Как ты допустил, что Беллатриса изуродовала твоё тело?!

Теодор устало закатил глаза. Опять двадцать пять. Что ж её так заклинило-то? Сзади снова незаметно подкрался Амикус, и Нотт вздрогнул от прикосновения холодных пальцев к своему телу. Тео безмолвно сжал зубы. Как же он ненавидел, когда его трогали! Глухая, неистовая ярость подобно бурлящему потоку затопила его от макушки до пяток. Теодор с силой натянул ремешок, связывающий руки за спиной, но тот никак не хотел рваться. Амикус вновь заскользил ладонями по груди Тео, и тот подумал, что всё-таки правильно, что он связан, потому что иначе бы уже давно повалил этого урода и впечатал свой кулак в его нос. Мерзкий картофелеобразный носище. До хруста, до алых брызг. Нос. Амикус нежно провёл им по его шее и запустил в ухо свой слюнявый язык-щупальце. Нотта скрутило от омерзения, он не удержался и лягнул тяжёлым ботинком этого похотливого ублюдка. Тот неуклюже отшатнулся и что-то прошипел. Время на разговоры заканчивалось. Нужно было быстро убедить Алекто, чтобы она отозвала свою мерзкую пиявку и скомандовала ему сесть в уголок, на его любимое мягкое кресло, плотно покрытое засохшей спермой и разводами вина.

— Алекто! Я люблю только тебя, — проговорил Теодор, отходя от её братца как можно дальше. Его девочка совсем по-старчески пожевала нижнюю губу и положила руку на серебряный нож для бумаги, лежавший на столе. И Теодору это совсем не понравилось. Варёная рыбина определённо что-то задумала.

— Твоё тело принадлежит только мне? — тихо спросила она, крепко сжимая в ладошке рукоять.

— Только тебе, — оглядываясь через плечо на ухмыляющегося Амикуса, напряжённо процедил Нотт, и это было правдой. Даже ему самому оно не принадлежало.

— И ты никогда не изменял мне? — она быстрым шагом приблизилась к нему. У Теодора в желудке словно закопошился клубок змей. Её коровье-рыбьи глаза блеснули нездоровым огоньком. — Признайся, любимый, и я всё прощу. Обещаю.

Кэрроу прижалась своим липким от пота лбом к его обнажённой груди и нежно погладила края раны. У Тео промелькнула обречённая мысль, что это всё никогда не закончится.

— Алекто, прекрати, — он вложил в голос всю свою уверенность, но замешкался лишь на долю секунды, прежде чем продолжить: — Мне кроме тебя никто не нужен.

Она резко, с размаху влепила ему звонкую пощёчину. Голова дёрнулась, одно ухо оглохло, в голове зашумело — у этой женщины была тяжёлая рука. Ей смело можно было выходить врукопашную против оборотня.

— Ты врёшь мне, врёшь, врёшь! — словно одержимая демонами, запричитала она, глядя на него безумным взглядом.

Тео облизал губы, почувствовав металлический вкус крови, и холодно взглянул на истерящую женщину. Да какое право Алекто имела поднимать на него руку, связывать, что-то требовать и так оглушительно визжать? Тварь, которая весь год вливала в него Приворотное просто потому, что только так могла рассчитывать на взаимность. Его это всё достало, Тео вновь покрутил руками, пытаясь ослабить путы, и, не сдерживая свою ярость, медленно, чётко произнёс: