Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Я слышу… (Прочитав чудесный рассказ Алана Маршалла «Отец»)

… И отзвуки в мире дольнем Слышу, доныне я слышу И улыбаюсь невольно… Иван Киуру. «Старатель»

К воде ползли повозки, за которыми Следили эвкалипты или ивы. Товарищество Связано с просторами, А с теснотою — ссоры да разрывы. Но и в просторах (вроде столько сделавших, Чтоб не было к побоищам соблазна), Вдруг разгорался бой В защиту девушки, Которую могли обидеть грязно. Теперь — не могут. (Крепко спят, — не вскинутся — В игле, в кольце, в ларце, в макушке дуба, — Все те, Кому был ясен стих шекспировский Про «девственность, поруганную грубо».) Теперь — не ясен. Что такое «девственность»? Где стыд девичий? Где мужская совесть? Воюй за то, что и сейчас на свете есть, А не за то, чего никак не вспомнить! Бесчинствуй смело; на дуэль не вызовут И в рыло не дадут: здесь безопасно! Небось не дровосек какой безвизовый, А что не дворянин — так это ясно. Но в мире дольнем есть воспоминание О лучших днях, — которыми гордится Нерабский дух! Звенит, как заклинание, В лучах блестит, как в колесе ступица В мельканьи утр, внутри пути зелёного, Великое воспоминанье это О мощи — не для низостей рождённого; Для счастья предназначенного, света! Мужская честь — на страже чести д евичьей; Всей чистоты, всей грации — на страже! Так было. Листья плыли по воде ничьей… Фургоны шли… Я слышу, слышу даже, Я и теперь как будто слышу даже: В изножье гор с их лиственными свитами, У розовой равнины в изголовье — Перебирают лошади копытами Да колокольчики бренчат воловьи,— Те самые… В тех далях. В том верховье. Начало июля 1994

Воспоминание

Мама, помнишь тот сад полночный И черёмухи свет непрочный? Зной стоял. До утра мы не спали — Всё полынь молодую искали. У соседки в горшках петуньи Огневели в воздухе мёртвом. Всем казалось, что мы — колдуньи И ночами — скотину портим! Но не портили мы скотину Ни рогатую, ни безрогу; Это ветер путал картину, — Пел в берёзах… Звал нас в дорогу — По верховному соизволенью Той весенней ночи высокой, — Недоступной закабаленью, Беспокойной и одинокой. 1994

Есть комики с душой…

Есть комики с душой. Но, рассуждая строго, Прямых учеников у Чаплина не много. Ключи от клуба, 1982 год

Есть Райкин, есть Никулин… И ещё Актёры есть находчивее многих. И… вдруг заметишь ты, как горячо Участвуют они душой в далёких (И столь недавних!) «Новых временах» Невозвратимой чаплинской эпохи, Где у кофеен подбирает крохи Бродяга Чарли в латаных штанах! …Ты, мания величия, враждебна Всему, что справедливо и волшебно. Но люди Сердца поняли давно: Ничто так не рифмуется открыто С величием, как срочная защита Отверженных! И в жизни, и в кино. 31 января 1995

В полношный шас Сонет на опыты над русским языком

«Моло чник» был, а стал «моло шник». (Пустует — вот он и грубит!) И торжествует «полуно шник», А «полуно чник» позабыт. И я приёмник выклю шаю, Штоб вы шказаться напрямик: «В полно шный шас по моло шаю Не шастай, шокнутый штарик!» Когда бы вся Периферия Заговорила через Центр, Кто не вскричал бы: «Вот Россия!» Но и один людской процент На том наречье не гуторит, Которому Столица вторит! 13 января 1995

Покажись! или «Нечто» и «нешто»

Ну, д ожили! Включив беспечно Себя в языковые дожи, Пойми, арбитрушко, что «не что» И «не што» — не одно и то же! Как ты ни стой на безобразье, Как ни алкай переворота, А «не что» — это значит «что-то», А «не што» — это значит «разве»! Бог весть кому актёр, художник В испуге вторят, холодея: «То шь-в-то шь», «достато шно», «моло шник»… Кто ты, тиран, который нами (В стране, свободной по идее) Заочно вертишь, как рабами?! Июль 1995

Вечер с бузиной

У ягод бузины не вкус, а кислый чад. У лиственных глубин — лазоревость угара, Как будто, истопив прохладами очаг Июня, истопник закрыл заслонку рано! В тех зверских кисточках — томатный зной коралла И едкость перца есть! И — в сизых ободках Тумана — все они краснеют, как в очках Совиных (к сумеркам), — и огненно, и вяло. Пресытясь красками, слабеет летний день. И детство, крадучись, опять приходит к нам. Ну как же! Красота всегда вмещает пытку! Ведь там, куда сейчас оглядываться лень, Не только яркость; был на кой-то нужен нам И жёлчный привкус «бус», наколотых на нитку! 18 мая 1995

Сибирь

Ивану Киуру

Красно-рыжую с бурым тайгу Взял мороз, но отпустит потом: Л еса бронзовый лис Убирает хвостом Голубые следы на снегу. Осень леса рванётся к садам, Краскам родственным в далях — мигнёт, Да по снежным по тем васильковым следам Опахалом сырым полыхнёт… Но к чему эта ростепель вновь Рушит заморозка филигрань? Жаль мне красных лисиц! Васильковых снегов! Жаль святую рассветную рань! Заповедную жаль глухомань… Там Еловка — деревня твоя, С материнскою прялкой в избе. Или избы вдали Аж под корень снесли, Чтоб никто не узнал о тебе? Там недетские думы копил, С тайным ужасом слушал псалмы Под соломой, слетающей с чёрных стропил… Или все свои льды океан растопил, Чтоб не стало сибирской зимы? Или зря о заре серебрил Высоченные кроны мороз?.. — Всё в Сибири офомно! На то и Сибирь,— Помню, с важностью ты произнёс. Ноябрь, декабрь 1996

Рисунки для чайного сервиза, или Обиженный пастушок

Мы вроде вчера сговорились Плясать до утра с Амариллис На нашем Овечьем лугу? Так что же нейдёт Амариллис Плясать, как вчера сговорились? Я долее ждать не могу. Я был бы, конечно, скотиной, Когда бы с пастушкой Беттиной С досады пустился плясать! Но… был бы я также — скотиной, Когда б не сдружился с Беттиной: Зачем же ей вызов бросать?