Мятежные ангелы
Шрифт:
Улыбка мисс Мур гаснет, когда она видит изменившееся выражение моего лица.
— Ох, дорогая… я вас расстроила. Извините. Каковы бы ни были мои чувства по отношению к мисс Кросс, вы с ней подруги. С моей стороны это было грубостью.
— Нет, не в этом дело. Просто… Пиппа умерла.
Мисс Мур зажимает рот рукой, чтобы не вскрикнуть.
— Умерла? Когда?
— Два месяца назад.
— Ох, мисс Дойл, простите меня, — говорит мисс Мур, касаясь моей руки. — Я ничего об этом не знала. Я уезжала как раз на эти два месяца. И вернулась только на прошлой неделе.
— Это все из-за эпилепсии, — лгу я. — Вы ведь помните, она страдала припадками.
Меня
— Да, я помню, — кивает мисс Мур. — Мне так жаль… Но сейчас время прощать, а я проявила жестокость… Пожалуйста, передайте мое приглашение мисс Брэдшоу и мисс Уортингтон. Я буду рада их видеть.
— Это очень великодушно с вашей стороны, мисс Мур. Я уверена, мы все с удовольствием послушаем рассказ о вашем путешествии, — говорю я.
— Значит, я расскажу обо всем подробно. Ну, например, завтра в три часа? Я приготовлю очень крепкий чай и турецкие сладости.
Проклятие… Бабушка вряд ли позволит, чтобы я отправилась куда-то в гости без нее.
— Да, мне бы очень хотелось… если бабушка меня отпустит.
— Понимаю, — говорит мисс Мур, отступая от экипажа.
Одноногий мальчишка-нищий появляется рядом с ней.
— Пожалуйста, мисс… один пенни для калеки! — говорит он дрожащими губами.
— Ерунда, — отвечает мисс Мур. — Твоя нога в полном порядке, ты ее просто подогнул. И не лги мне!
— Нет, мисс, — бормочет мальчишка, но я и сама прекрасно вижу очертания его второй ноги.
— Убирайся отсюда, пока я не кликнула констебля!
Вторая нога стремительно появляется на свет, мальчишка сломя голову бросается прочь. Я хохочу.
— Ох, мисс Мур, как я рада вас видеть!
— Я тоже, мисс Дойл. Я обычно днем, от трех до пяти, бываю дома. И приглашаю вас зайти в любой день, когда сможете.
Она делает несколько шагов — и растворяется в толпе, текущей по Оксфорд-стрит. Именно мисс Мур первой рассказала нам об Ордене, и я гадаю, что еще она могла бы поведать… если бы мы осмелились спросить. Конечно, скорее всего, она нас просто выпроводит, если начнем уж слишком приставать с расспросами, но если мы будем вести себя осторожно, она может, наверное, пролить кое-какой свет… А если нет, то в любом случае визит к ней — это повод сбежать из дома бабушки. Мисс Мур — моя главная надежда, что в этих каникулах будет какой-то смысл.
Том возвращается из лавки. Он опускает мне на колени коробку, красиво обернутую в коричневую бумагу и перевязанную бечевкой.
— Ужасающий фруктовый торт. Кто была та женщина?
— Ох, — отвечаю я. — Никто. Учительница.
И, когда экипаж, подпрыгнув, трогается с места, я добавляю:
— Подруга.
ГЛАВА 14
Дом бабушки — это элегантный особняк на Белгрейв-сквер, граничащей с Гайд-парком. Большую часть времени бабушка проводит в загородном поместье и в Лондоне бывает с мая до середины августа, да еще на Рождество. То есть, попросту говоря, она приезжает в Лондон только тогда, когда хочет посмотреть на общество и показаться в нем.
Я чувствую себя очень странно, когда вхожу в незнакомый холл, вижу вешалку для пальто, и небольшой столик под зеркалом, и бордовые обои на стенах, и бархатные занавески с кистями, — я как будто бы должна видеть уют в этих незнакомых вещах, словно передо мной место, которое я должна знать и любить, несмотря на то что никогда прежде здесь не бывала. И хотя тут множество кресел с мягкими подушками, пианино, рождественская
елка, украшенная блестками и бантами, и во всех комнатах ярко горят камины — я все равно не чувствую себя дома. Для меня дом — это Индия. Я думаю о нашей домоправительнице Сарите, о ее морщинистом лице и беззубой улыбке… Я вспоминаю дом с широкой открытой террасой, корзину с газетами, стоящую на столе, покрытом красным шелком… Я думаю о матушке и о гулком смехе отца, возвращаясь мыслями в те дни, когда он еще смеялся…Бабушки нет дома — она отправилась куда-то с ответным визитом, — поэтому меня встречает экономка, миссис Джонс. Она интересуется, хорошо ли я доехала, и я отвечаю — да, прекрасно… все как полагается. Больше нам нечего сказать друг другу, и она просто ведет меня вверх по лестнице; мы минуем два пролета, и я оказываюсь в своей спальне. Это задняя комната, окна выходят на каретные сараи за домом и на узкую дорожку, что ведет к домикам, где живут кучеры с семьями. Пейзаж тусклый и грязноватый, и я пытаюсь представить, каково это — постоянно убирать навоз, подносить лошадям сено и все время видеть перед собой великолепный особняк, полный величественных белых леди, которые могут получить все, чего им только пожелается.
Переодевшись к ужину, я снова спускаюсь вниз. На площадке второго этажа я останавливаюсь. Отец и Том о чем-то спорят за неплотно закрытыми дверями библиотеки, и я подхожу поближе, чтобы послушать.
— Но, отец, — говорит Том, — неужели ты думаешь, что это так уж разумно — нанять кучером иностранца? Осмелюсь предположить, для такой работы можно найти множество трудолюбивых англичан.
Я заглядываю в узкую щель чуть приоткрытой двери. Отец с Томом стоят друг против друга, напряженные, как пружины.
В отце вдруг пробуждается прежний характер:
— В Бомбее у нас было множество преданных индийских слуг, позволь тебе напомнить об этом, Томас.
— Да, отец, но то было в Индии! А теперь мы здесь, среди своих соотечественников, а они все держат кучеров-англичан.
— Ты желаешь оспорить мое решение, Томас?
— Нет, сэр…
— Вот и хорошо.
После неловкого молчания Том осторожно говорит:
— Но ты должен признать, что кое-какие привычки индийцев создавали для тебя проблемы, отец.
— Довольно, Томас Генри! — рявкает отец. — Более никаких обсуждений этого вопроса!
Том вылетает за дверь, чуть не сбив меня с ног.
— Ох, боже мой! — восклицаю я.
А поскольку Том не откликается, я добавляю:
— Ты мог бы и извиниться.
— А ты могла бы и не торчать у замочных скважин и не подслушивать, — огрызается брат.
Я иду к лестнице следом за ним.
— А ты мог бы и помолчать и не указывать отцу, как вести дела, — шепчу я в спину Томасу.
— О да, конечно, ты в этом прекрасно разбираешься, тебе легко говорить! — рычит Том. — Не тебе ведь приходится все свободное время отучать его от всяческой дряни, и только для того, чтобы увидеть, как он без труда снова все находит с помощью какого-то кучера!
Том в ярости бьет кулаком по перилам лестницы. Я не желаю отступать.
— Ты не можешь знать этого наверняка. Зачем тебе это нужно — постоянно изводить отца?
Том резко оборачивается.
— Я… я извожу его?! Да я только и делаю, что стараюсь доставить ему удовольствие, но в его глазах я вечно не прав!
— Это совсем не так, — возражаю я.
У Тома такой вид, будто я его ударила.
— Да откуда тебе знать, Джемма? Он ведь только тебя и любит!
— Том…
Тут невесть откуда возникает высокий дворецкий: