Мятежные ангелы
Шрифт:
Будто отвечая на мой вопрос, отец за дверью стонет. Я слышу, как он мечется, кровать поскрипывает под его весом. Он негромко рыдает, вскрикивает… Том сжимает голову ладонями, словно пытается выдавить из черепа все мысли.
— Я потерпел неудачу, Джемма. Я его предал.
На этот раз я готова поддержать брата.
— Нет, Том, это не так.
— Может, мне не следует быть врачом.
— Конечно, следует! Энн считает, что ты будешь одним из лучших психиатров Лондона, — говорю я, надеясь приободрить его.
Так тяжело видеть брата — нетерпимого, высокомерного, непреклонного
Том глуповато ухмыляется.
— Мисс Брэдшоу так сказала? Она очень добра. И богата заодно. Но, понимаешь ли, когда я просил тебя поискать мне подходящую девушку с состоянием, я пошутил. А ты восприняла мои слова всерьез.
— Ну, что касается состояния… — начинаю я.
Но как мне объяснить все Тому? Надо было рассказать ему раньше, пока дело не зашло так далеко, но я не могла заставить себя признаться, что Энн никакая не наследница, а просто добрая, полная надежд душа, для которой Том стал целым миром…
— Она богата в другом смысле, Том. Запомни это.
Отец громко стонет, и Том дергается, как будто готов выпрыгнуть из собственной кожи.
— Я не в силах этого выносить… Наверное, нужно дать ему что-нибудь… немного бренди, или…
— Нет. Почему бы тебе не пойти прогуляться или съездить в свой клуб? А я посижу с ним.
— Спасибо, Джемма.
Поддавшись порыву, Том целует меня в лоб. На коже остается теплая точка.
— Только не поддавайся на его уговоры. Я знаю, вы, леди, слишком мягкосердечны… слишком добры, чтобы стать настоящими стражами.
— Иди уже, — говорю я. — Убирайся!
В комнате отца царят сиреневатые сумерки. Отец стонет и корчится на кровати, превращая простыни в бесформенные комья. В воздухе пахнет потом. От пота отец промок насквозь, простыни прилипли к телу.
— Привет, папа, — говорю я, задергивая занавески и зажигая лампу.
Я наливаю стакан воды и подношу к его губам, побелевшим, потрескавшимся. Отец делает несколько судорожных глотков.
— Джемма, — хрипит он. — Джемма, милая… помоги мне…
«Только не плакать, Джемма! Будь сильной!»
— Хочешь, я тебе почитаю?
Отец хватает меня за руку.
— Мне такие ужасные кошмары снятся! И такие живые, что я не знаю, сплю или бодрствую.
— И что это за сны?
— Разные твари. Они рассказывают мне чудовищные истории о твоей матери. Что она была не той, за кого себя выдавала. Что она была колдуньей, волшебницей, творившей разные злодеяния. Моя Вирджиния… моя жена…
Он умолкает, захлебнувшись рыданиями. У меня падает сердце. Только не отец! Оставьте моего отца в покое, уроды!
— Моя жена была сама добродетель. Она была благородной женщиной. Хорошей, доброй женщиной!
Отец смотрит мне в глаза.
— Они говорят, это ты во всем виновата. Все это только из-за тебя.
Я пытаюсь вздохнуть, но это удается с большим трудом. Взгляд отца смягчается.
— Но ты ведь моя милая доченька, моя добрая девочка, ведь так, Джемма?
— Да, — шепчу я, — конечно.
Он крепко сжимает мою руку.
— Мне не вынести ни минуты больше все это. Будь доброй,
Джемма. Найди ту бутылочку. Пока кошмары не напали на меня снова…Моя решимость слабеет. Я уже не так уверена в себе, а мольбы отца становятся все настойчивее, его залитое слезами лицо обращено ко мне, голос прерывается от рыданий…
— Пожалуйста, прошу тебя! Мне этого не вынести…
Маленькая капля слюны выскальзывает из уголка его потрескавшихся губ.
Мне кажется, я вот-вот сойду с ума. Разум моего отца, как и у Нелл Хокинс, оказался слишком слаб. А теперь еще те твари добрались до него, проникли в его сны. Они не дадут ему покоя, и это из-за меня. Все это — моя вина. Я должна исцелить отца. Сегодня же я отправлюсь в сферы и не покину их, пока не отыщу Храм.
Но я не допущу, чтобы отец страдал, пока я буду там.
— Тише, тише, папа… Я тебе помогу, — говорю я.
Подобрав юбку неприлично высоко, я бегу в свою комнату и нахожу коробку, в которой спрятала пузырек с опиумом. И поспешно возвращаюсь к постели отца. Он стискивает в кулаках край простыни, качает головой, как фарфоровый болванчик, он корчится от боли и потеет…
— Вот, папа. Держи!
Я подношу пузырек к его губам. Он проглатывает опиум, как умирающий от жажды пьет воду.
— Еще! — умоляюще произносит он.
— Тсс… больше нет.
— Но этого мало! — кричит он. — Этого мало!
— Потерпи еще немножко.
— Нет! Убирайся! — почти визжит отец и начинает биться лбом об изголовье кровати.
— Отец, прекрати!
Я обхватываю ладонями его голову, чтобы он не расшибся слишком сильно.
— Ты ведь моя добрая малышка, Джемма, — шепчет отец.
Его веки дергаются. Руки слабеют. Он проваливается в опиумный туман.
Я надеюсь, что поступила правильно.
За дверью раздается голос миссис Джонс:
— Мисс, у вас все в порядке?
Я на ослабевших ногах выхожу из спальни.
— Да, — говорю я, с трудом переводя дыхание. — Мистер Дойл вроде бы заснул. А я только что вспомнила, что должна кое-что сделать. Вы не могли бы немного посидеть с ним, миссис Джонс? Я не задержусь надолго.
— Да, мисс, конечно, — отвечает миссис Джонс.
Снова начинается дождь. Нашей кареты нет, и я беру кэб, чтобы добраться до госпиталя в Бетлеме. Я хочу сказать Нелл Хокинс, что нашла Храм в видении и что он совсем близко. И еще я хочу спросить у нее, как мне найти мисс Мак-Клити. Если Цирцея думает, что может безнаказанно посылать своих прислужников мучить моего отца, она ошибается.
Когда я приезжаю в госпиталь, там царит ад кромешный. Миссис Соммерс носится по холлу, заламывая руки. Она выкрикивает что-то неестественно высоким голосом, она чрезвычайно, крайне возбуждена.
— Она делает дурные вещи, мисс! Такие злые, такие дурные вещи!
Пациенты столпились в коридоре, они пытаются понять, что привело к такому шуму и беспорядку. Миссис Соммерс дергает себя за волосы.
— Злая, злая девчонка!
— Ну-ну, Мэйбл, — говорит сиделка, обхватывая миссис Соммерс так, чтобы прижать руки больной к бокам. — В чем дело, что такого случилось? Кто это тут плохо себя ведет?