МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе

– Или на задании? – все не унимался Султан, подозревая меня в связях с правоохранителями.

– Да нет, ты понимаешь, у меня друга убили! – выпалил я.

– Понятно…

– Вместе со всей семьей. Я отомстить хочу. Можешь помочь?

– Не вопрос! – встрепенулся Султан. – Месть – дело, угодное Аллаху! Дам тебе пару ребят, они все сделают. Профессионалы, – выразительно пояснил он.

– Да нет, я сам хочу. Я форму для отвода глаз надел, чтобы везде доступ иметь.

– Да ты красавчик! – восхитился Султан. – А ты сильно на мента похож! Вылитый! У тебя ухватка чеченская, дерзость. Вот что значит наша школа!

Я сдержался и промолчал. Какая там на хрен «школа»? Я на диване жопу грел, а волчонком с вами не бегал, сам до многих вещей своим умом допер. Черт, хоть бы у него было то, что мне нужно. Вернее, я уверен, что у него это есть, только бы он помог.

– Слушай, Султан, у меня к тебе просьба огромная. Мне нужна пара надежных дудок: подлинней и покороче, и таких, чтобы потише играли.

– Брат мой, откуда такое чудо? Я же не в музыкальном магазине работаю, – изобразив удивление, воскликнул Султан, – нету у меня ничего. Нету!

– Но я же не бесплатно прошу, – решил не сдаваться я, – назначь цену, поговорим. Все в этом мире чего-то стоит.

Султан подумал немного, пожал плечами:

– Знаешь, когда ни с того ни с сего появляется еврей в милицейской форме и просит меня, мусульманина, достать оружие для того, чтобы он смог делать кровную месть, я понимаю, что этот мир сошел с ума.

– Это факт. Мир тяжко и почти неизлечимо болен. Но я хочу попробовать хоть что-то исправить. Те, кто убил семью моего друга, – они черти, Султан. Они шайтаны. Я должен отомстить, и, кроме тебя, мне надеяться не на кого. Они маленькую девочку стамесками закололи. У тебя что, детей нет?

Султан раздумывал. На виске его пульсировала вена, пальцы нервно барабанили по рулю. Он еще раз с сомнением покосился на мою форму и ответил:

– Двадцать штук. Деньги при тебе?

Лора и Нимостор Москва, 1993–2006 г

1

Генерал Петя сидел на столе в гостиной берлоги, дергал ногой в такт песни «Металлики» «Умри, умри, моя дорогая», курил сигару, пил зеленый чай с жасмином и рассказывал нечто совершенно занимательное. Он, по его выражению, давал мне вводные, а уж решать, как мне дальше поступать с этой информацией, было исключительно моей преро… Ненавижу я такие слова. Короче, и так все ясно. Рассказчиком Сеченов был превосходным, и, слушая его, я попал в совершенно особый, трехмерный мир оживших образов. Мир кошмаров Ховринской больницы. Я перескажу рассказ генерала своими словами и сделаю это так, каким он мне запомнился. Не обессудьте за качество передачи материала, но я, поверьте, очень старался. К тому же, увы, кое с чем и кое с кем из этого рассказа мне довелось весьма тесно познакомиться. Знакомства эти впоследствии самым драматическим образом изменили всю мою жизнь. Я помню, что был вечер и в воздухе от сигарного дыма пахло Кубой, а «Металлика», моя любимая «Металлика» озвучивала страшный рассказ генерала вещим рефреном:

Die, die, die my darlingDon’t utter a single wordDie, die, die my darlingJust shut your pretty eyesСдохни, сдохни, моя детка,Ничего не говори,Сдохни, сдохни, моя детка,Просто глазки затвори.I’ll be seeing you againI’ll be seeing you in HellЯ тебя увижу вновь,Я в аду тебя увижу, хей!Don’t cry to me oh babyYour future’s in an oblong box, yeahDon’t cry to me oh babyShould have seen it a-comin’ onDon’t cry to me oh babyI don’t know it was in your powerDon’t cry to me oh babyDead-end girl for a dead-end guyDon’t cry to me oh babyNow your life drains on the floorDon’t cry to me oh babyТы по мне не плачь, родная,Скоро будешь спать в гробу,Не горюй, слезу роняя,Надо было думать наяву.Слез не надо, моя крошка,Я не знал, что ты владеешь мной,Слез не надо, моя крошка,Ты мертва, и я иду с тобой.Не роняй слезу, малышка,Жизнь по полу, как вода, течет.Слезы, милая, не в счет.Die, die, die my darlingDon’t utter a single wordDie, die, die my darlingJust shut your pretty eyesСдохни, сдохни, моя детка,Ничего не говори.Сдохни, сдохни моя детка,Просто глазки затвори.I’ll be seeing you againI’ll be seeing you in HellЯ тебя увижу вновь,Я в аду тебя увижу, хей!Don’t cry to me oh babyDie, die, die my darlingDon’t cry to me oh babyDie, die, die my darlingDie, die, die my darlingDie, die, die my darlingDie, die, die, die, die, die….Не реви, моя малышка,А умри, моя родная.Слез не лей по мне, малышка.Умри, умри, умри, дорогая.Умри, умри, умри, дорогая.Умри, умри, умри, дорогая.Умри, умри, умри, умри, умри…ААААААААААААААААААА! [1]

1

Логический перевод автора.

Вам мой прогон про обед с Шекспиром как вообще? Думаете, я того? Совсем того? Нет, дело в другом. Просто я чувствую в себе силу большого и скучного драматического поэта. Поэта, на которого будут плевать все представители так называемого творческого сообщества потому, что мой дар был бы востребован во времена Шекспира. Тогда бы он никому не казался скучным. Поэтому старина Shake, как я панибратски называю его, живет со мной, живет во мне, и я, понимая, что это никому не нужно, занимаюсь песенным переводом, что для меня, признаться, just a cup of tea.

2

По рассказам генерала Пети выходило, что у Ефима Самойловича Масионжика было все, о чем только может мечтать человек в современном мире: достаток, общественное положение, свобода передвижения по миру на всех видах транспорта, словом, все самое-самое лучшее. Ефим Самойлович родился в конце блокады и при любом удобном случае упоминал об этом. Любил он, подпустив в голосе немного трогательной дрожи, продекламировать: «Я петербуржец, я наследник века, я человек с блокадною душой…» У короткой части его блокадного детства была, правда, и другая сторона, но о ней Ефим Самойлович никогда не рассказывал. На самом деле маленький Фима был рожден в семье ответственного партработника из Смольного, и в семье этой в течение всех долгих холодных и голодных блокадных дней не переводились куриные яйца, белый пушистый хлебушек, маслице, рыба и колбаска, консервированные и свежие овощи, сгущенка и ветчина, а также водка, которую весьма уважал папа Фимы, тот самый партийный работник. В их большой квартире было жарко натоплено: подвоз дров осуществлялся ежедневно. Дом, в котором квартировала семья Масионжиков, охранялся войсками НКВД, и простым ленинградцам подходить к нему ближе чем на версту подрасстрельно запрещалось. Во дворе дома дежурил собственный зенитный расчет, и за всю скорбную историю ленинградской блокады ни одна бомба на этот дом, снабженный к тому же и собственным бомбоубежищем, так и не упала. И по сей день стоит в Петербурге этот дом, и по сей день увидеть его вблизи невероятно трудно и даже невозможно, так как на смену войскам НКВД пришли сотрудники ФСО и заворачивают восвояси всех, кто без пропуска.

В этом доме у Масионжика осталась квартира, и он изредка останавливался в ней во время своих нечастых визитов в город детства. Основное же время своей кипучей жизни он проводил в Москве, откуда изредка летал в Америку и в Израиль проведать детей, которые давно живут в Тель-Авиве и в Бостоне. Детей у Ефима Самойловича трое, и старшие уже совсем взрослые. Лишь его младшая дочь тридцати трех лет от роду проживала под его крылом в Москве.

Ефим Самойлович занимался политикой, ухитряясь при этом не занимать никаких громких должностей ни в Думе, ни в Совете Федерации. Он был «политик влияния», предпочитал всему на свете «умение дружить», владел двумя большими комбинатами по выпуску минеральных удобрений и с некоторых пор стал занимать ответственный пост в московском правительстве.

Ефим Самойлович учредил несколько фондов и обществ, ни одно из которых он официально не возглавлял, поставив в качестве первых лиц одиозных истеричек Боннэр, Гербер, Алексееву и еще пару экзальтированных старух-дегенераток, которым нечего терять и чьи очи во время их обличительных выступлений так страшно горят ведьминым огнем.

…Здесь слегка отвлекусь и скажу, что я вырос на идеях Григория Климова. Его «Протоколы» и «Красная каббала» не покидали моего ученического стола, и по книгам этим я сначала научился ненавидеть дьявола, потом понял, что дьявол вовсе не то, что привыкли думать о нем люди, не такой, каким он изображен у старика Доре в его гравюрах или у Мильтона в «Потерянном рае». Дьявол живет в людях. В некоторых людях. Единственным способом напугать дьявола является старое доброе аутодафе…

Ну-с, продолжим о главном. Своим же особенным, наиглавнейшим детищем почитал Ефим Самойлович Фонд помощи нелегальным мигрантам, который самолично курировал и придавал этой своей деятельности характер исключительной важности. Мечтой Ефима Самойловича была вершина сионского холма, куда добраться возможно, лишь играя на людских страстях, наиглавнейшей из которых во все века являлся национальный вопрос и распри, с ним связанные. «Самым верным способом очутиться во главе народов является их искусное стравливание», – говаривал Масионжик и работал в этом направлении не покладая рук. Высокая должность в московском правительстве позволяла ему действовать неподконтрольно, да и не было у Масионжика контролеров. Он был в ОПГ «Мэрия» кем-то вроде старшего Дона.

– Он там реально в большом авторитете, – прихлебывая чай, рассказывал генерал Петя, – к нему сам старик Батурин за советом ходит, в рот ему смотрит.

Масионжик начал с того, что еще в начале девяностых собрал в большом зале собраний всех крупных городских застройщиков и заявил, что будет крайне выгодно привлекать для московских строек рабочих из стран СНГ. Когда чиновник такого уровня высказывается в стиле «а вот было бы неплохо», то всякий умный капиталист воспринимает это как руководство к действию, к тому же, когда в конце своей речи этот самый чиновник еще и говорит, что «привлечение иностранной рабочей силы крайне выгодно и вам и городу. Этих людей вроде и нет вовсе, население официально не увеличивается, на социалку трат никаких, а стройка идет, да и платить этим рабочим можно втрое меньше, чем местным». Это было несколько лет назад, и с тех пор очень быстро Москва стала заполняться самыми неожиданными для нее гостями. И ладно, если бы гостями! Гость – он погостил и уехал, а те, кто приезжал в Москву целыми семьями, оставались здесь навсегда, изо всех сил пытаясь закрепиться. Но нельзя поспорить с физикой, и если где-то прибывает, то в чем-то убывает, и на комфортном, безопасном проживании москвичей, да и вообще жителей крупных городов России был поставлен жирный крест. Начались столкновения, погромы и демонстрации. Но помимо всех этих открытых и нечастых проявлений нерва толпы, в душах людей, как приезжих, так и коренных, поселилась и проросла лютая ненависть. У приезжих к местным потому, что «а чего это они так хорошо тут живут», а у местных к приезжим: «вот понаехали тут». И Масионжик своей цели добился. Разрозненной массой управлять легко, стравливая ее и подталкивая туда, куда нужно. Местное население знает свои права – это трудный для управления народ. В случае чего его усмирит народ приезжий, который с радостью займет дома их прежних владельцев и наконец почувствует себя на этой новой земле подлинным хозяином. С милицией и юстицией Масионжик был очень дружен и лично курировал дела об экстремизме и национальной нетерпимости, которые время от времени возникали в судах. Благодаря его личному вмешательству ни один из приезжих, напавших на местных жителей первым, не получил статью за «экстремизм и разжигание», тогда как все местные жители поголовно обвинялись в причастности к движению бритоголовых и летели на зону с клеймом «экстремист». Такие судебные процессы широко освещались в прессе, местных клеймили эпитетами «фашист» и «нацист», приезжих старались не упоминать вовсе. Это порождало еще больший страх, еще большую ненависть и все сильнее приближало Ефима Самойловича к его заветной цели. «Скоро каждый президент этой страны будет ездить ко мне с докладом и без моего совета шагу не сделает», – обронил как-то Ефим Самойлович, и слова его услышал генерал Петя. А услышав, он слов этих не забыл…