На ходовом мостике

Вся тяжесть походов, особенно в период осенне-зимних штормов, ложилась на личный состав электромеханической части. Я уже говорил, что Дурнов не раз жаловался на нехватку времени для проведения профилактических мер, все делалось на ходу, во время кратковременных стоянок под загрузкой или разгрузкой. Но машины продолжали исправно работать вопреки всем инструкциям мирного времени. Это можно было объяснить только тем, [235] что личный состав БЧ-5 вкладывал в работу всю свою душу и богатый опыт. Постоянный, ни на минуту не прекращающийся труд - это и был настоящий подвиг. А какого напряжения стоили несколько часов вахты в машинном отделении, когда на море свирепствовал шторм, палуба буквально уходила из-под ног! Даже бывалых моряков валила морская болезнь. А тут требовалось не только устоять, но и обеспечить кораблю ход и маневренность. «Железным» называли на «Шторме» старшину 1-й статьи коммуниста Валентина Солохина. Бывший паровозный машинист теперь по праву считался на корабле лучшим машинистом-турбинистом и стал старшиной машинной группы. Человек большой воли и выносливости, он при сильных штормах выручал товарищей, заступая на вахту. Дурнов говорил с гордостью, что когда на вахте в машинном отделении стоит Валентин Александрович Солохин, ему там делать нечего.

Под стать Солохину был и старшина котельной группы мичман коммунист Владимир Кучер. Он также мог пробыть на вахте в штормовую погоду двенадцать часов кряду, не испытывая приступов морской болезни. И не потому, что обладал каким-то исключительным здоровьем: сказывались воля, закалка в походах.

Нет, не могу я отдать предпочтение кому-либо одному из обитателей «нижних этажей» корабля. Труд там был одинаково сложен и к нему одинаково относились. Разве легче приходилось трюмным машинистам? Их старшина отделения старшина 2-й статьи Петр Хоменко, досконально зная всю трюмную систему корабля, вместе со своими подчиненными обеспечивал подачу мазута в котельные отделения. Он был и мастером на все руки, этот скромный и трудолюбивый моряк, мог сделать буквально все - от зажигалки до модели корабля. Своим мастерством с ним мог соперничать разве что старшина электриков Константин Львов. В каких угодно погодных условиях он обеспечивал корабль энергетикой, производя самые сложные электротехнические работы.

Словом, без исполинского труда не выигрывалась ни одна битва ни на суше, ни на море. И понимание боевого выхода, как исполнение нелегкой, но необходимой работы, привил своим подчиненным командир БЧ-5 Петр Иванович Дурнов.

Я не ошибся в своих первых впечатлениях. Сам Дурнов, кроме блестящего знания электромеханического хозяйства, [236] являл во время походов образец стойкости и выносливости. Даже на якорных стоянках его не увидишь в каюте, а уж в море - и подавно. С ходового мостика всегда можно было заметить, как сосредоточенный и озабоченный чем-то Дурнов появляется в люке машинного отделения и тут же исчезает в тамбуре кочегарки. Через какое-то время неотложные дела ведут его в румпельное отделение. А то наведается в коридор линии гребных валов, чтобы проверить, не «температурят» ли опорные подшипники - на сторожевых кораблях за ними требовался особый присмотр. Он лично должен был убедиться в исправности всех машин и механизмов и при этом не забывал напомнить своим подчиненным, какие узлы требуют повышенного внимания. Вот почему я не помню ни одного случая, чтобы из-за неисправностей механизмов БЧ-5 была не готова к походу.

И даже такая, казалось бы, неприметная служба, как вестового в кают-компании, тоже была вкладом в общую работу экипажа. Вестовым служил у нас строевой краснофлотец из БЧ-2 полтавчанин Михаил Пидгора - исключительно старательный, заботливый и честнейший человек. В любую погоду, в любое время суток во время похода он всегда бодрствовал и внимательно следил, чтобы каждый командир был накормлен. В кают-компании его все любили и не упускали возможности выразить свою благодарность.

Думается, что этот повседневный, неброский героизм наших моряков брал свое начало в атмосфере лучших традиций русского флота. О скромных, неизмеримо стойких, честных и трудолюбивых моряках, всегда готовых пожертвовать жизнью ради священного долга защиты своей Родины, писали книги Станюкович и Новиков-Прибой. Однако невиданный еще в истории человечества накал и размах сражений периода Великой Отечественной войны породил и невиданный подъем морского духа. Нам было что защищать, могучая жажда мести в сердце матроса, по природе своей доброго и мирного, была вызвана звериной жестокостью врага, пытавшегося отнять у нас не только землю и ее богатства, но и человеческое достоинство. Огромна была заслуга наших политработников, умело направлявших чувства гнева и праведной мести. Я часто думал об этом в те дни, присматриваясь к работе старшего политрука Корасева. Александр Васильевич был моим первым комиссаром (а после ввода единоначалия-замполитом), [237] и потому я испытывал к нему особую признательность за поддержание боевого духа экипажа. Воистину, он был душой корабля, всегда находил верный тон в разговоре с людьми, умел поговорить и о самом заветном, и о том, чем жил весь народ, вся страна. В бою находился на самом трудном участке: то ли среди артиллеристов, то ли среди машинистов и кочегаров. Он мог быть, несмотря на молодость, и по-отечески строгим, и остроумно высмеять нерадивого, но за всем этим всегда чувствовалась доброжелательность и сердечность. Именно в таком комиссаре мы особо нуждались в тот период боевых походов, когда главной нашей работой была охранная служба транспортов. Плавали мы на малых ходах, сами на противника не нападали, лишь отражали его атаки с воздуха. В это время героически сражалась Малая земля, мелкосидящий, или, как его называли, «тюлькин флот», высаживал десанты, ходил под обстрелами через Цемесскую бухту, моряки из морской пехоты совершали подвиги, о которых становилось известно всей стране. Кое-кто из экипажа мог подумать: что с того, что мы благополучно проводили транспорт из Батуми в Геленджик? А скольких ты сам уничтожил фашистов или береговых батарей противника? То есть результаты наших походов не давали столь зримого представления о вкладе корабля в боевые действия эскадры, как это бывает при набеговых операциях или дальнем огневом налете. Но никто не просился на берег в морскую пехоту или на другой корабль, ведущий более активные действия. Я не сомневался: при первой же необходимости желающих найдется немало, но сейчас они хорошо усвоили важность работы на своем месте. И в этом была главная заслуга Корасева и партийно-комсомольского актива. Это давало мне как командиру возможность смело опираться на работу партийной и комсомольской организаций, зная, что все нужные мероприятия и нововведения будут поддержаны личным составом корабля.

В феврале нам неожиданно пришлось распрощаться с Корасевым, получившим назначение заместителя командира по политчасти на эсминец «Железняков», и, не скрою, мне было очень жаль с ним расставаться. Наши отношения сложились прекрасно, а каким будет новый замполит? Сумеет ли поддержать морально-политическое состояние экипажа на прежнем уровне? Скажу сразу, что сомнения мои оказались напрасными… [238]

Замполитом на «Шторм» был назначен Андрей Григорьевич Барков, служивший до этого политруком на эсминце «Сообразительный», который пользовался на флоте хорошей боевой репутацией. Барков энергично принялся за дело и в дальнейшем показал себя грамотным и умелым политработником. Отношения у нас с ним тоже сложились хорошие, в чем мне, признаться, помог опыт с Корасевым. На флоте совсем недавно было введено единоначалие, и командир корабля становился не только военным, но и политическим руководителем, с личной ответственностью перед партией и правительством за постоянную боевую готовность корабля, за все стороны жизни и деятельности подчиненных. В руках командира сосредоточивались оперативно-строевые, политические, административные и хозяйственные функции, и, чтобы справиться с ними, я должен был как коммунист опираться на партийную организацию. Но одно дело усвоить свои новые функции, а другое - успешно их выполнять.

– Все это давалось нелегко и не сразу.

Тогда и мне и Корасеву пришлось преодолеть некие психологические трудности, прежде чем мы оба сумели привыкнуть к нашему новому положению. Я старался по отношению к нему вести себя еще с большим тактом, чтобы у Корасева не возникло повода думать, будто я как единоначальник в чем-то хочу подменить своего замполита, окружить его командирской опекой. Сам Корасев был подчеркнуто вежлив, показывая образец отношений младшего к старшему, и в то же время я чувствовал почти неуловимую настороженность: как поведет себя командир с новым должностным лицом? Однако взаимная психологическая разведка длилась недолго, мы оба выдержали экзамен на политическую зрелость. У нас не возникло каких-либо разногласий или разлада и потому не было необходимости выяснять наши новые служебные отношения. Будучи коммунистами, мы отлично понимали свои обязанности на корабле и продолжали жить и работать душа в душу. Следует сказать, что личный состав корабля подобно барометру чувствителен ко всякого рода событиям и безошибочно улавливает малейшие отклонения от норм служебной деятельности и поведения своих офицеров и политработников, но особенно влияет на жизнь корабля моральный облик командира и замполита, их отношения к служебному долгу и взаимоотношения. И если здесь все в порядке, то можно быть уверенным, что на корабле и [239] боевая подготовка, и морально-политическое состояние личного состава всегда будут на должном уровне. Все эти уроки мне преподал мой первый комиссар и замполит Александр Васильевич Корасев, за что я ему благодарен и поныне.

Я не сравнивал Баркова и Корасева, они были разные по складу характера, у каждого были свои излюбленные формы и методы работы, но оба были беспредельно преданы делу ленинской партии и с большой ответственностью и партийной принципиальностью относились к своему служебному долгу. И от этого в большой степени зависело то, что сторожевой корабль «Шторм» постоянно находился в строю.

Помощники и друзья

То, что выдерживали в те дни люди, не всегда выдерживал металл, И тогда «Шторму» приходилось швартоваться у морзаводской стенки. Как-то ремонтировали главные подшипники, линии валов и герметизировали потекшие нефтеямы, совместив эту работу с планово-предупредительным ремонтом. Хотя и раньше мы не раз обращались за помощью к специалистам ремонтного завода, только теперь я в полной мере оценил тот огромный труд, который приходился на долю рабочих и инженеров различных заводских мастерских. Фронт проходил не только там, где гремели орудия, ревели танки и солдаты поднимались в атаку, но и на каждом рабочем месте в тылу: на заводе, у причала, возле станка.

Небольшие торговые порты Поти и Батуми, до войны совершенно не приспособленные для базирования военных кораблей, особенно таких больших, как линкор «Парижская Коммуна», и крейсеров, в самое короткое время были преобразованы в главную базу Черноморского флота. В них появились оборудованные стоянки, производился ремонт, было налажено снабжение кораблей всем необходимым. Командиру Потийской военно-морской базы генерал-лейтенанту Куманину Михаилу Федоровичу, безусловно, помог опыт создания Тихоокеанского флота. Еще при мне он командовал на Дальнем Востоке одним из укрепрайонов. Вот и сейчас его часто можно было встретить у причала, на корабле, в мастерских завода. Появлялся [240] он там не один, а с руководителями города, которых тоже хорошо знали моряки, - секретарем Потийского горкома Никандром Варфоломеевичем Габуния, председателем горсовета Ильей Никифоровичем Логидзе, с начальником торгового порта Константином Филипповичем Реквавой. Находясь в трудных условиях, ограниченные материальными ресурсами, постоянно испытывая нехватку рабочих рук, военные и гражданские работники тыла сумели обеспечить флот всем необходимым. Работа была титаническая, заслуживающая уважение и признательность среди моряков.

В Поти работал эвакуированный севастопольский Морской завод, возглавляемый директором Сургучевым Михаилом Николаевичем и главным инженером Шрайбером Семеном Иосифовичем. Здесь же разместились некоторые мастерские техотдела и отделы флота. Рабочие, инженеры и мастера завода в совершенно не приспособленных условиях производили самые сложные ремонты кораблей и боевой техники. Сколько было тогда проявлено изобретательности, рабочей смекалки! На наших глазах перерождались и буквально обретали новую жизнь тяжело поврежденные крейсера «Красный Кавказ» и «Молотов». Достаточно было два-три дня отсутствовать в порту, чтобы с приходом заметить, насколько далеко продвинулся ремонт. Темпы работ были стремительные.

И каждый раз, входя в базу, я испытывал волнующее чувство путника, вернувшегося после дальней дороги под родной кров. Здесь нас ждали добрые друзья, все те, кто не покладая рук старался, чтобы каждый выход в море прошел успешно. Мы искренне дружили со строителем Петром Ивановичем Криницким, младшими строителями и гарантийными механиками Дмитрием Васильевичем Денепой и Александром Фомичем Коробковым. Они всегда прислушивались к мнению командиров, старшин и матросов, поддерживали тесный контакт с партийными организациями, и личный состав всегда готов был помочь рабочим, а рабочие, в свою очередь, прилагали все усилия, чтобы быстро и качественно отремонтировать корабль. С признательностью я вспоминаю начальника корпусно-котельного цеха Антона Лукича Очигова, ветерана Севастопольского судоремонтного завода, где он начал работать еще с 1907 года. Антон Лукич был непререкаемым авторитетом во всех вопросах, связанных с ремонтом корпусов и котлов. А кто на кораблях не знал старого севастопольца, [241] одного из лучших мастеров по ремонту главных турбин Погорелова или мастера судосборщика Григория Тимофеевича Червякова, котельного мастера Ивана Петровича Лолла, бригадиров судоремонтников Запаренко и Бабенко, бригадиров котельщиков Дашковского и Замятина? На их груди сияли такие же, как у моряков, боевые ордена, только полученные на трудовом фронте.

С помощью специалистов мы справились с необходимым ремонтом в считанные дни. Перед пробным выходом в море на «Шторм» пришел офицер по особым поручениям капитан 1-го ранга Григорий Александрович Бутаков. Это был дружеский визит опытного моряка, решившего пожелать кораблю счастливого плавания. Григорий Александрович был внуком известного адмирала русского флота - Григория Ивановича Бутакова, но морское начало в их роду положил еще его прапрадед Иван Николаевич, который командовал на Балтике бригом «Летун» в 1807 году и участвовал в боях против французских кораблей. Всего же бутаковский род насчитывал сто двадцать два военных моряка. Григория Александровича революция застала на Балтике, где он служил мичманом на эскадренном миноносце «Гавриил». Вскоре стал командовать соединением кораблей Азовской военной флотилии, и вся его последующая жизнь была тесно связана с нашим флотом.