На карте не значится
Шрифт:
У входа горел фонарь и стоял часовой. По его сигналу вышли еще два эсэсовца и широко открыли двери. Старший конвоир приказал колонне перестроиться по двое и быстро заходить внутрь. Там пленников провели по коридору в большую камеру.
– Разговаривать и шуметь не разрешается!-объявил тот же эсэсовец.
Подошел часовой с автоматом. Тяжелая дверь закрылась. Лязгнул засов. Пленники остались одни.
Камера была просторная. С обеих сторон в три этажа были нары. Над потолком горела тусклая лампочка, огражденная решеткой.
– Да здесь можно отдохнуть, - обрадовался Женя Муратов.
– Ребята,
– Свет нужен в первую очередь Кириллу Пархомову, - прохрипел Пархомов.-У меня есть что почитать.
При тусклом освещении физиономия Пархомова выглядела ужасно. Огромная фиолетовая опухоль, затянула один глаз. Нос и губы были разбиты и распухли.
– Ну и разделали тебя, Кирилл!
– изумился Борщенко.- Теперь тебя никакая красавица не полюбит.
– Он из-за красавицы и пострадал, - подковырнул Силантьев.
– Молчи, - зашипел Пархомов.
– Голову сверну, как цыпленку!
– Теперь не свернешь. Сам виноват… Не дал тогда на судне показать ребятам. А напрасно, - девушка хорошая…
Пархомов двинул Силантьева кулаком под ребро, но беззлобно, так, для виду.
– Все-таки я ее без боя не отдал. И, в конце концов, смял вместе с конвертом в комок, чтобы не касались ее глазами сволочи…
– А что же ты нам хотел почитать?
– спросил Борщенко.
– Сам-то я читать не смогу. Читай уж ты, Андрей Васильевич!
– Пархомов извлек из-за голенища аккуратно сложенные листы бумаги, - Вот, посмотри, что я сумел в драке скрыть,
Борщенко развернул листы и посмотрел»
– Откуда такое, Кирилл?
– Это последнее, что я успел принять по радио,
– Ну и молодец. Очень кстати. Товарищи, слушайте последние новости: приказ Верховного Главнокомандующего и сообщения Совинформбюро.
Все плотно сдвинулись вокруг Борщенко. Он кашлянул, прочищая горло, и густым шепотом стал читать:
– Приказ Верховного Главнокомандующего генерал-полковнику Толбухину, генералу армии Малиновскому… Войска Южного и Юго-западного фронтов, в результате умелого маневра и стремительного наступления, одержали крупную победу… Сломив сопротивление врага, наши войска в течение шести дней с боями… отбили у немцев и вернули нашей Родине Донецкий бассейн - важнейший угольный и промышленный район страны…
– Ура!
– крикнул Силантьев.
– Донбасс - моя родная сторонка!
– Тише!-зашипели на него со всех сторон.
– Не мешай!
Борщенко торжественно, повышая шепот, медленно продолжал:
– В знак торжества по случаю крупной победы в Донбассе сегодня, восьмого сентября, в двадцать часов столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует нашим доблестным войскам, освободившим Донбасс от немецких захватчиков, двадцатью артиллерийскими выстрелами из двухсот двадцати четырех орудий… Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!.. Восьмое сентября тысяча девятьсот сорок третьего года.
– Теперь крикнем все вместе!
– предложил Борщенко.
– Уррр-раа!.. Уррр-раа!.. Уррр-раа!
– дружно прокричали в камере.
Лязгнул засов. Дверь слегка открылась. В щель просунулась встревоженная голова и автомат часового. Коверкая русские слова, он крикнул:
– Сумасшедший русский! Кричать нет разрешается!
Все расходится по разным местам! Вместе нельзя!– Закройся!
– прохрипел Пархомов.
– Дер-ди-дас, кислый квас!
Слова Пархомова вызвали дружный смех. Кто-то лихо свистнул.
Дверь поспешно закрылась. Повеселевшие пленники снова сдвинулись в тесный круг.
ПЕРВЫЕ ДОПРОСЫ
Утром всех новичков быстро и коротко опросили и заполнили на каждого карточку. Потом начали вызывать на допрос.
Силантьева задержали дольше других, и, когда конвоиры втолкнули его в камеру обратно, - бушлат на нем был разорван и на лице кровоточили ссадины.
– И тебя обработали, Фома?
– всплеснул руками Пархомов.
– Кто же это так постарался?
– Какая-то рыжая сволочь, власовец!
– Власовец?
– Все заинтересованно столпились около Силантьева. Тот, растирая кисти рук со свежими кровоподтеками, продолжал рассказывать:
– Стал меня агитировать… Двинул я его в зубастую морду, но неудачно. Помешали. Схватили сзади, руки выкрутили и в наручники!.. Ну, а потом обработали, сволочи, как хотели…
К Силантьеву подсел Борщенко и стал расспрашивать… Но залязгал засов. Дверь снова открылась.
– Рынин, выходи!
Допрос Рынина затянулся надолго. Прошло не менее двух часов, пока дверь снова открылась. Но Рынина в камеру не вернули.
– Капитан Шерстнев, выходи!
Через несколько минут Шерстнев уже стоял в кабинете, где производились допросы.
Против двери, за большим столом сидел гестаповец в черном мундире, с офицерскими знаками различия.
– Ближе!
– приказал он конвоирам.
Шерстнева подвели к столу.
– Вы капитан Шерстнев?
Стоявший у стола переводчик повторил вопрос по-русски.
– Да, я капитан Шерстнев.
– Вы говорите по-немецки?
– Как слышите.
– Очень хорошо. Садитесь!
– гестаповец показал на стул, стоявший у стола.
Шерстнев сел.
– Я оберштурмфюрер Хенке, У меня есть к вам несколько вопросов.
Шерстнев молча ждал.
– Ты, Фридрих, можешь пока сходить в столовую,- повернулся Хенке к переводчику.
– Потом возвращайся.
Переводчик сразу же вышел.
– А вы станьте за дверь!
– приказал Хенке конвоирам.
Шерстнев и Хенке остались вдвоем.
– Хотите сигарету, капитан?
– предложил Хенке, доставая из стола портсигар.
– Я не курю.
– Как хотите, капитан.
– Хенке убрал портсигар обратно в стол.
– Тогда приступим сразу к делу. Мои вопросы не будут касаться ваших секретов. Я хочу знать только одно: чем занимались ваши люди до войны?..
В ожидании ответа Хенке пристально наблюдал за лицом Шерстнева. Тот спокойно ответил:
– Я подбирал себе моряков и другими профессиями не интересовался, лейтенант.
– Оберштурмфюрер, - поправил Хенке.
– Или - оберлейтенант.
Шерстнев промолчал.
Хенке выдвинул ящик стола и, перебирая личные документы, отобранные у членов экипажа «Нева» при обыске на корабле, небрежно переспросил:
– Значит, вы не знаете сухопутных профессий своих людей?
– Нет, лейтенант, не знаю. Полагаю, что вам проще спросить их самих.