На карте не значится

–  Но я оставлю ему кусочек жизни!
– Шакун стиснул руку Борщенко.
– Оставлю… ради тебя…

–  Говорю нельзя - и всё!
– отрубил Борщенко.- Особое задание, Федор. Понимать надо!

Шакун замолчал. Сейчас он почувствовал того самого Черного Ворона, который, как о нем говорили, не терпел возражений. И Шакун смирился.

–  Ну, пошли, коли так!
– сказал он, вставая из-за стола.

КАК КУЗЬМИЧ ОБЪЯСНЯЛСЯ С ГАНСОМ И ЧТО СПАСЛО ЖЕНЮ МУРАТОВА

Пока Борщенко и Шакун были в буфете, на допрос к Хенке привели Кузьмича. Хенке сердито смотрел на его круглую лысую голову, на прокуренные усы-сосульки и не знал что делать. Переводчик еще не вернулся, а терять лишнее время на допросы этих штатских пленных не хотелось.

–  Адольф!- обратился он к конвоиру.
– Ты по-русски не понимаешь?

–  Нет, господин оберштурмфюрер!
– вытянулся конвоир.- Понимает Ганс.

–  А где сейчас Ганс?

–  На посту, у камеры.

–  Иди смени его. Пусть он немедленно явится сюда!

Через минуту перед Хенке стоял Ганс, польщенный, что он будет выступать в качестве переводчика.

Хенке порылся в документах Кузьмича, отобранных при обыске на корабле, и спросил:

–  Фамилия, имя?

–  К^к твой имя?
– перевел Ганс.

–  Кузьма Кузьмич Кузьмин.

–  Почему три имя?
– не понял Ганс.

–  Фамильный предок мой, как можно догадаться, был Кузьма, отец - Кузьма и я - Кузьма. Вот и получается три Кузьмы, - иронически пояснил Кузьмич.
– Есть еще и кузькина мать, но ее мы приберегли для вас…

Переводчик опять не понял и долго выяснял фамильную «многоэтажность» Кузьмича.

Хенке рассердился:

–  Тебе трудно переводить, что ли?

–  Нет, господин оберштурмфюрер. Я просто заинтересовался. У него мать - Кузька, которая хочет к нам…

–  Интересоваться тебе не положено!
– обрезал Хенке.
– Его мать мне не нужна! Переводи сразу. Быстро!

–  Слушаюсь, господин оберштурмфюрер!

После этого работа переводчика пошла аллюром.

–  Спроси, что он знает о докторе Рынине!
– приказал Хенке.

–  Ты доктор Рынин знает?
– спросил Ганс.

–  Каждый знает доктора, когда у него лечится. А я разве лечился? У меня лишь однажды, еще во времена гражданки, заболел зуб. Доктор глянул, - надо лечить. А я говорю, - нет. Рви. Доктор вырвал мой зуб, здоровый еще зуб. Вот и все мои болезни… Коли бы у каждого доктор в жизни вырвал только по одному зубу, - пришлось бы докторам стать зазывалами… Да и когда мне было болеть и ходить к доктору Рынину? А за хозяйством кто бы стал смотреть? Доктор Рынин?.. А в хозяйстве у нас - и швабры, и метлы, и тряпки… И чтобы все было чисто, чтобы все было надраено и блестело. Нет, медицина не по моей части…

Ответив так обстоятельно, Кузьмич замолчал и презрительно поглядел на Хенке.

Ганс молниеносно отцедил из ответа Кузьмича те слова, какие понял, выстроил их в ряд и отрапортовал:

–  Он, господин оберштурмфюрер, говорит, что Рынин вырвал у него здоровый зуб. И лечил каждого, и у каждого вырвал по-одному зубу. И еще Рынин следил за хозяйством, чтобы щетки, веники и тряпки были чистыми…

–  А ты точно перевел?
– усомнился Хенке.

–  Совершенно точно, господин оберштурмфюрер!
– испугался Ганс.

–  Впрочем, возможно, Рынин для маскировки перед командой и значился на судне врачом, - заметил Хенке. Он подумал, пронзительно посмотрел на спокойного Кузьмича и задал новый вопрос:

–  Что говорили о Рынине в команде?

–  Что Рынин в команда говорил?
– перевел Ганс.

–  Случалось. Разговаривал с нами. О науке. У него ведь черепная коробка наполнена хорошо. Не то, что у некоторых других, - покопаться не в чем… - Кузьмич при этом выразительно поглядел на переводчика и Хенке, ясно давая понять, чьи черепа он имел в виду.

–  Он говорит, господин оберштурмфюрер, что у Рынина была полная коробка с черепами. Он их где-то выкопал…

–  Странно, странно, - удивился Хенке.
– Гмм-м… Что же, он археолог, что ли?.. А может быть, они вскрывали могилы расстрелянных нами?.. Но если он врач, то как же он может быть доктором технических наук?.. Нет, путает что-то этот старик!.. Спроси у него, Ганс, где Рынин выкопал эти черепа?

–  Где доктор так много это черепа копал?-спросил Ганс.
– Полный коробка черепа?

Кузьмич несколько минут смотрел на немца с недоумением, потом вдруг рассердился:

–  Хочешь, чтобы я на доктора наклепал что-то?

Собака! Прохвост! Да я за советскую власть и за своих людей уже три раза кровь проливал! И под русским флагом я седым стал, когда ты еще на горшке сидел!

Кузьмич немного успокоился, расправил усы-сосульки и добавил:

–  Да ты, голуба, большой прохвост… Прохиндей…

Ганс, выслушав горячую филиппику Кузьмича, понял ее с пятого на десятое и замялся.

–  Он, господин оберштурмфюрер, что-то заговаривается.

–  А все-таки что он сказал? Переведи!-приказал Хенке, заметив сердитое выражение на лице Кузьмича.

–  Он, господин оберштурмфюрер, говорил, что из-за советской власти ему, уже седому, три раза кровь выпускали… А доктор Рынин что-то приклепал к хвосту собаки…

–  Ага! Старик, стало быть, пострадал от советской власти… Так!.. Поэтому он, возможно, заговаривается… А еще что он сказал-

–  Вас, господин оберштурмфюрер, назвал голубем с большим хвостом…

–  Гмм-м, - удивился Хенке.
– Да, он и впрямь заговаривается.

Гестаповец еще раз внимательно посмотрел на Кузьмича. Тот опять уже был спокоен.

–  Хватит ему вопросов!
– решил Хенке и приказал конвоирам: - Отведите его обратно в камеру и приведите… - Хенке посмотрел в бумажку, заранее приготовленную ему переводчиком, который возился со всеми отобранными документами, - …приведите сюда Муратова!

Хенке извлек из шкафа зловещую фигурку палача-Гитлера и поставил на стол, рассматривая ее со всех сторон.