На колесах

– Голубович, подойди, - сказал Никифоров. Слесарь подошел и остановился рядом с Поддубских, держа руки с тряпкой у живота.
– Ты брал у заказчика деньги?
– Тот кивнул.
– Садись, пиши объяснительную.

Голубович сел, положил тряпку себе на колени. Его лицо оставалось в прежнем хмуром однообразном выражении, словно он не вполне понимал, что происходит. И Никифоров вспомнил: Голубович - тот самый слесарь, который когда-то из-за гордости отказался ремонтировать машину, где все детали, даже копеечная подкапотная лампочка, были предусмотрительно помечены мазками зеленой краски - от воров.

Слесарь наклонился над листком бумаги и задумался.

– Пиши!
– приказал Никифоров.
– "Директору спецавтоцентра Никифорову. От слесаря Голубовича. Объяснительная записка..."

Голубович написал четкими большими буквами.

– "При ремонте автомобиля ЮМО ноль два - сорок пять я взял у заказчика десять рублей". Напиши, почему взял.

Голубович прикоснулся ручкой к бумаге и снова задумался.

– Сукин ты сын, Володя!
– сказал Журков.

– А если он барыга, почему я не могу взять у него деньги?
– спросил Голубович.
– Наверняка они ворованные.

– Барыгу накажет суд, а не слесарь Голубович. Откуда ты узнал, что он барыга? Следствие провел? Может, он ученый или на Севере заработал. Что за стихийное перераспределение доходов?
– Журков насмешливо поглядел на Поддубских.
– У вас складывается философия, как раздевать клиента?

– Тогда надо ввести карточную систему, - буркнул мастер.

– Вводи!
– усмехнулся Журков.
– Ты карточную, а я карательную. Заинтересованность в труде упадет, ее надо будет поддерживать штрафами, а может, специальной трудовой повинностью... Дурачок ты, Голубович, вот что я тебе скажу. Не понимаешь ты нашей свободной жизни.

– Не оскорбляйте меня!
– тихо ответил Голубович.
– Не буду ничего писать.
– Он как будто очнулся, но это были не стыд и не гордость: по-видимому, простое предложение, которое ему предстояло написать и которое уже стало мыслью в его голове, что-то разрубило в нем, отделив прошлое от нынешнего дня.

– Не пиши, не пиши.
– Журков встал, медленно пошел вокруг стола, на ходу расстегивая и вытаскивая потертый ремень. Все недоуменно смотрели на него.

– А ну-ка встань!
– сказал он.

Голубович улыбнулся, поглядел на Никифорова, но встал, подняв руки к груди. Рядом с главным инженером он казался совсем маленьким. Журков медленно размахнулся и стеганул Голубовича по бедру. И тут же схватился левой рукой за поясницу.

– Журков!
– вскочил Никифоров.

– Довел-таки, - сказал Журков.
– Жалко, радикулит!

– Да вы что!
– опешил Голубович.
– Зачем драться-то? По какому праву?

– Господи!
– воскликнул Никифоров.
– Да я и не собирался его наказывать.

Голубович быстро пошел к выходу, оттуда обернулся:

– Александр Константинович, пусть меня Журков еще раз огреет, а писать не буду.

– И огрею, если снова попадешься!
– посулил Журков.

Почти сразу за вышедшим Голубовичем появился лысый заказчик.

– Вернули деньги, - вымолвил он любезным голосом.
– Но как вы понимаете, вопрос не в деньгах. Что вы решили?

– Вон!
– рявкнул Журков.

– Что?

– Вон, а не то спущу с лестницы!

– Взяточники!
– сказал лысый.
– Вы еще ответите!
– И захлопнул дверь.

Никифоров подпер голову руками. Журков заправлял ремень, звякала пряжка.

– Теперь всех будем пороть?
– то ли спросил, то ли подумал вслух Поддубский.

– Иди работай, - сказал Никифоров.

– Макаренко тоже врезал одному ученику.
– Вытянутое костистое лицо Журкова сжали твердые складки.
– А был великий педагог!

Ему нечем было возразить, не было желания, хотя надо бы одернуть главного инженера. Но как одернешь, если он прав? Похоже, стог уже запылал, огонь выбегал из-под топающих маленьких ног, перескакивал с травинки на травинку...

IV

Они уехали из автоцентра в светлых сумерках. Дальние перелески стояли в темной синеве. В зеркале заднего вида маячила одинокая машина.

– Как увидит у вас бутылку, спокойно может в дом не пустить, - сказал Никифоров.

– А мы у ворог разопьем, - ответил Журков.

– Ну, у вас прекрасная жена, Александр Константинович!
– почти искренне сказал заместитель главного инженера Иванченко.
– Просто вы сегодня измотались.

Никифоров оглянулся - ему влажно блеснули карие глаза, на мгновение застыла сладковатая подвижная улыбка Иванченко.

– Скорее всего, сейчас Губочев думает, что мы вынуждены смириться.
– Он отвернулся и больше не вспоминал жену.
– Неужели смиримся? Это твой кадр, Журков. Ты его рекомендовал.

– Я посоветуюсь в горкоме, - предложил Иванченко.
– Если мы сейчас назначим проверку, закроем склад...

– Рекомендовал, - сказал Журков.
– Кто ж знал, что он жулик? Ну ничего, мы закроем склад на сколько нужно, пусть хоть на месяц. А дело передадим в ОБХСС. Может, он на десять тысяч наворовал.

– Без запчастей центр тоже будет стоять, - продолжал Иванченко.
– Этот месяц в разгар сезона мы потом никогда не наверстаем. Правильно, Александр Константинович?

– Значит, мы бессильны, - мрачно сказал Никифоров.
– Он ворует на наших глазах, а мы ничего ему не сделаем.
– Он снова поглядел в зеркало и выругался: следом шел патрульный автомобиль.
– Вячеслав Петрович, пристегни ремень, - попросил Никифоров и сам пристегнулся.

– Да ладно, - сказал Журков, - сколько езжу, никогда не пристегивался.

– Пристегнись!
– крикнул Никифоров, выпучив глаза.
– За нами Кирьяков.

– Ну и что?
– усмехнулся Журков.
– Ты его боишься, что ли?
– Но пристегнулся.

– Да не боюсь! А вот придерется и испортит вечер. После того, как я отказал ему, он будет стараться...

– Что вы, Александр Константинович?
– удивился Иванченко.
– Вы депутат горсовета, директор крупного предприятия...

– Я его лучше знаю, Иван Иванович.
– Никифоров стал тормозить и прижал машину к обочине.
– Пусть проезжает.