На осколках разбитых надежд

Лена почти не понимала смысла его слов. Ее мозг, затуманенный недавними слезами, с трудом подбирал перевод немецкой речи. Но сейчас ей вдруг стало понятно одно — что-то еще скрывалось за всем сказанным сейчас в этой комнате. Должно быть что-то такое, чего она до сих пор не понимала, что было скрыто от нее.

— Пожалуйста, Рихард…

Лена прошептала это, отбросив гордость и все остальное, кроме того, что он нужен ей. Мысль о том, что все кончено, что она не сможет больше быть не с ним и что он больше никогда не коснется ее, не будет рядом, причиняла невыносимую боль.

— Никто не узнает… Никогда! Можно быть очень осторожными. И мне все равно… Совсем все равно!..

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — с горечью произнес Рихард.

Она почувствовала, как дрогнула его ладонь, которой он прижимал ее голову к своей груди. Поняла, что нащупала слабое место в его решении, что еще есть шанс все изменить. Нужно было просто действовать иначе — заглянуть в его глаза, коснуться пальцами его лица. Нежно, еле уловимо. Чтобы он передумал.

— Мне все равно, — повторила Лена уже тверже, понимая с удивлением, что нисколько не лукавит. Она действительно не чувствовала страха, лишь бы быть с ним. — Я готова на все.

Рихард только покачал головой и, когда она хотела встать на цыпочки, чтобы коснуться губами его губ, вдруг отстранил ее от себя на расстояние вытянутых рук, положив ладони на ее плечи. Смотрел, не отрываясь, ей в глаза, когда произнес то, что произвело на нее эффект разорвавшейся бомбы — оглушило ее, сбило дыхание, изменило реальность.

— Есть еще кое-что. Я не хотел говорить тебе, Ленхен, — он помолчал немного, а затем продолжил: — Я получил повышение до гауптмана и новое назначение. Мне передали телеграмму на станции, когда я отвозил Мисси и Магду. После Дня трех королей мне надлежит получить новую машину и вылететь на восток. Я буду воевать на Восточном фронте, в Крыму, в эскадрилье, в которой летает Людвиг Тайнхофер. Теперь ты тоже скажешь, что тебе все равно? Что ты готова и на это, чтобы быть со мной?

Глава 22

Лена отступила от Рихарда на шаг, затем на другой. Он не стал ее удерживать — опустил руки и стал пристально смотреть в ее лицо, пытаясь подметить даже мимолетную тень эмоции на лице. Быть может, если бы он удержал ее, если бы по-прежнему на ее теле сохранялось тепло его ладоней, она бы поступила по-другому. Когда Рихард касался ее, она забывала обо всем на свете, словно он затмевал для нее все остальное.

Но он позволил ей отдалиться.

— Восток? — переспросила Лена, все еще не веря в услышанные слова. — Тебя переводят в Крым? В Советский Союз?

— Все верно, — подтвердил он. Его лоб пересекали морщинки, отчего он выглядел хмурым. — Я возглавлю одну из истребительных эскадрилий, чтобы помочь армии на Кавказском фронте и не допустить наступления русских.

— Что ж, теперь я понимаю, — прошептала Лена, а потом сделала вдох, чтобы выровнять дыхание и выглядеть безучастной сейчас. Ей было стыдно, что еще недавно она умоляла его быть с ней. Она, комсомолка! Когда она заговорила потом, ее голос был тверд, хотя и хрипл.

— Теперь я понимаю, почему ты так хотел прекратить все это. Так будет проще убивать русских, да? Зная, что совесть будет чиста.

— Я солдат, — отрезал Рихард. Правда, она видела, что все-таки умудрилась задеть его — он пару раз моргнул, когда получил от нее этот острый укол. — Я давал присягу. Мой долг служить великой Германии. Ты знала это и раньше.

— Убивая невинных?

— Убивая солдат, таких же, как и я, — парировал он. — У нас равные шансы умереть. Дело только в мастерстве.

— Не ты ли говорил, что не хочешь воевать на Восточном фронте? Что там летают желторотые птенцы вместо матерых хищников? — едко бросила Лена.

— Людвиг уже полгода воюет в России. Поверь, многое изменилось к концу этого года. Русские стали опытнее и хитрее. Это будет справедливый воздушный бой.

— Справедливым он никак не может быть, — заметила Лена. — За исключением одного финала — когда советские летчики очистят небо от нацистских стервятников.

Рихард на мгновение прикрыл глаза, скрывая свои эмоции от ее взгляда. Но это был единственный момент его слабости. В остальном он выглядел таким же хладнокровным, как обычно.

— Я же говорил тебе, что ты пожалеешь. Именно поэтому не стоило давать волю эмоциям когда-то.

— И ты был прав, — хлестнула Лена в ответ словами. Ей хотелось вывести его из себя. Увидеть, что ему точно так же больно и горько, как и ей сейчас. И его бесстрастность сейчас только усиливала ее эмоции.

Она первой отвела взгляд, не в силах смотреть в его лицо. Иначе не выдерживала. Не хватало сил держать маску и не удариться в слезы снова. Или вовсе броситься к нему и… И что? Он верно заметил — он солдат своей армии, служащий фюреру до последней капли крови. Просто на какое-то время они позволили себе забыть, что где-то за пределами имения идет кровопролитная война.

— Прикажете собрать ваш саквояж, господин Рихард? — сказала Лена и удивилась тому, как буднично и равнодушно прозвучал ее голос.

— Нет, я сделаю это сам после завтрака, — проговорил Рихард в ответ.

Больше ей было не за чем оставаться здесь, в музыкальной. Тихий вопрос о дозволении уйти, на который ответом был короткий кивок, без лишних слов. Ей казалось, что Рихард задержит ее, когда она будет проходить мимо него. Или просто коснется в знак того, что он сожалеет обо всем, что случилось сейчас. Но нет. Он даже головы не повернул в ее сторону, а едва она подошла к выходу из комнаты, прошел к столику с графином коньяка, чтобы налить себе очередную порцию.

Лена проплакала всю ночь. Слезы полились уже на черной лестнице, где она просидела некоторое время не в силах подняться в свою комнату. А потом они вернулись, едва она увидела хрупкую балерину, которую поставила специально на самое видное место в комнате. Эта вещица отправилась в самый нижний ящик комода после недолгих раздумий. Сначала, правда, Лене хотелось разбить об пол музыкальную игрушку, но потом она пожалела изысканную работу мастера и потому просто убрала прочь.

Но самые долгие, пусть и совершенно безмолвные слезы ждали Лену, когда она уже готовилась ко сну и впервые почувствовала дискомфорт, устроившись на узкой кровати. Что-то лежало под матрасом на досках. Этим предметом оказалась книга в зеленом бархатном переплете с посеребренными уголками и пожелтевшими страницами. На обложке не было написано имя автора, но Лена узнала его с первых же строк случайно открытого стихотворения: «Пока не разобьет нам смерть сердец больных, Моя любовь, несчастны оба мы с тобой». [49]

49

Генрих Гейне. Сборник «Книга Песен».

Она пролистала страницы и отыскала сложенный листок. Словно знала, что оно там будет, это короткое послание, написанное почерком, который успела запомнить.

«Люди обычно пишут, что дарят книги на долгую память. А я бы хотел написать, что дарю тебе этот подарок — на короткую. Потому что чем короче будет память, тем скорее боль покинет твое сердце. Я отдаю тебе эти сочинения только в надежде, что ты будешь хранить их втайне от всех в укромном месте (Гейне запрещен рейхом, как ты знаешь). А еще — в надежде на то, что они принесут минуты радости и поддержат, когда тебе станет горько. P. S. Помни про кошачьи жизни, и помни, что ты человек. Береги себя, моя маленькая русская».