На осколках разбитых надежд

Интересно, понравится ли ему так же сильно прикосновение, которым он когда-то трогал ее грудь? Будет ли он чувствовать то же, что и она?

Это было последней осознанной мыслью Лена перед тем, как она проверила это на деле. Потому что едва она дотронулась до его соска, как он склонился над ней и стал жадно целовать, прижавшись к ней всем телом. Теперь для Лены существовал только Рихард. Его ладони и губы на ее обнаженной коже. И новые неведанные ранее ощущения и чувства, которые он вызывал в ней.

Реальность вторглась острой болью и принесла с собой мимолетный приступ сомнений и тревоги. Лена инстинктивно сжалась, вскрикнув, попыталась оттолкнуть Рихарда, хотя понимала, что это совершенно бесполезно сейчас. И испугалась, что он не остановится, несмотря на ее боль. Но она ошибалась — Рихард замер обеспокоенно, едва она дернулась от боли.

— Ты в порядке? — прошептал ей Рихард, глядя в ее широко распахнутые глаза. — Если ты хочешь, мы можем прекратить.

Нет, этого Лена не хотела. Она знала, что тело всегда отвечает именно так на все новое и непривычное, и догадывалась интуитивно, что едва ли сейчас произошло что-то ужасное для ее здоровья. Поцелуи и ласки Рихарда сделали свое дело. Она снова погрузилась с головой в ту эйфорию, которая еще недавно кружила ей голову, но все же напряглась помимо воли на какие-то секунды, когда почувствовала его ладони под своими бедрами.

— Мы можем остановиться. Если тебе будет больно, — напомнил Лене Рихард, чутко уловив перемену в ней, но она сама открылась для него и потянулась к его лицу, чтобы поцеловать. Вцепилась в его широкие плечи, почувствовав снова дискомфорт и боль, правда, на этот раз мимолетную. С каждым движением эти неприятные ощущения становились все менее ощутимыми, чтобы после и вовсе испариться без следа, оставляя вместо себя другие, такие непривычные и странные. Теперь она понимала, что означает растворяться в другом человеке, потому что именно это и чувствовала в те минуты. Лицо Рихарда было так близко, что Лена тонула в его голубых глазах, когда он смотрел на нее. И задыхалась то ли от его требовательных и длинных поцелуев, от которых шла кругом голова, то ли от чувств к этому мужчине. Она чувствовала его как себя саму. Словно она действительно слилась с ним воедино. И пусть ее ощущения были совсем не такие, наслаждение Рихарда стало ее собственным. У нее даже мурашки побежали по коже от того, как он произнес ее имя в финале…

— Как ты себя чувствуешь? — это был первый вопрос, который задал Рихард.

— Странно, — честно ответила Лена, глядя на него. — А как должно быть?

— Не спрашивай у меня, — улыбнулся он, протягивая руку и заправляя выбившуюся из косы прядь за ее ухо. — У меня это тоже впервые.

И рассмеялся тихо, когда поймал ее ошарашенный взгляд. Тут же поправился:

— Не то, чтобы это мой первый раз. Я никогда прежде не был с девушкой, у которой это впервые, — его глаза вдруг подернулись странной дымкой, а сам он посерьезнел. Перекатился по постели и подобрал с пола халат, чтобы набросить тот на голое тело. — Я всегда полагал, что это должна быть…

Лена почувствовала себя так, словно ее окатили ледяной водой. «Адель», вот что должно было, судя по всему, стоять в финале его речи. Сердце словно зажали в тиски, и ей пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы хотя бы на немного снизить боль в груди.

— Я всегда думал, что буду первым и единственным только у одной женщины, — глухо продолжил Рихард, по-прежнему не глядя на нее. — У своей жены, Ленхен. Потому что это… это… именно так это и бывает, если… если ты с невинной девушкой. Может, у вас в Советах это иначе. Может, это прозвучит старомодно и смешно для тебя, но я всегда понимал, что это все несет с собой не только последствия, но и своего рода ответственность. Невинность — это совсем другое, понимаешь?

Он повернулся к ней и взглянул на нее внимательно со странным выражением в глазах, которое Лена никак не могла разгадать.

— Я никогда не смогу тебе ничего дать, Ленхен. Я никогда не смогу жениться на тебе, как бы того ни желал. И никогда не смогу открыто назвать тебя своей.

Они все еще были связаны. Эта невидимая нить, которую Лена ощущала недавно, так и не порвалась. Потому что, несмотря на абсолютное спокойствие Рихарда разрывали чувства изнутри, и Лена ощутила весь спектр его эмоций в этот момент — гнев, горечь, тоску по несбыточному, острое разочарование, нежность к ней. Поэтому она потянулась к Рихарду, чтобы обнять, прижавшись к нему всем телом, уткнулась лицом в ямку у ключицы.

— Мы договорились не думать о будущем, Рихард. «Здесь и сейчас», помнишь? — произнесла Лена тихо, целуя его в плечо. А сама подумала, когда он подтянул одеяло, чтобы прикрыть получше ее обнаженное тело от ночной прохлады, что у нее определенно есть желания в эту новогоднюю ночь.

Она хотела, чтобы они были равными. Хотела, чтобы между ними не стояло так много — разность национальностей и положения, противоположность убеждений и принципов, война, наконец. Хотела, чтобы он не уезжал в Крым. Любой другой фронт, на котором вела военные действия Германия, но только не Восточный.

Хотела, чтобы он был только ее. Всегда.

Глава 23

То, что виделось в ночной темноте, днем неизменно будет другим, ведь солнечный свет открыто показывает все скрытое в тени. И то, что казалось простым, днем вдруг приносит с собой ворох сомнений и сожалений.

Так думала Лена, когда следующим утром надевала свое привычное форменное платье и белоснежный фартук. За окном еще только занимался рассвет. Циферблат на часах Рихарда показывал, что она проспала только три часа, но Лена не чувствовала себя разбитой. А вот ускользать из постели, где все еще спал Рихард, было сложно. Во сне он выглядел намного моложе своего возраста, и от его вида у Лены сладко замирало сердце. Ей хотелось дотронуться до него, чтобы понять, что все это не сон, что он реальный, но будить его не хотелось. Чтобы подольше не разрушить ночную иллюзию их хрупкого мимолетного счастья, которое могло разбиться так легко.

— О чем ты думаешь?

Такой простой вопрос, для ответа на который так сложно подобрать те самые верные слова. И было сложно обмануть, когда он смотрел на нее так пристально, заботливо отводя волосы с лица. Что можно было сказать сейчас? Как объяснить то, что чувствовала? Для нее всего несколько минут назад мир перевернулся снова, меняя не только все вокруг, но и меняя ее. Но на этот раз она сама сделала так, что все изменилось вокруг. Правда, до сих пор пыталась понять, не совершила ли огромную ошибку, не остановив все в тот самый момент, когда еще можно было это сделать.

— Что с тобой? Я обидел тебя? — допытывался упрямо Рихард, так и не получив ответ. Она видела по его глазам, что ему важно понять сейчас, что за мысли ходят в ее голове, и какие чувства терзают ее. — Я обидел тебя. Своими словами о том, что это должно быть иначе, не так, как сейчас. Я имел в виду совсем другое и хочу, чтобы ты понимала это.

Он поймал ее подбородок пальцами, чтобы она не отвела взгляд в сторону. Заставил посмотреть прямо в глаза.

— Никогда еще прежде я не знал, что сказать женщине, — Лена заметила, как от волнения у него дернулся уголок рта. — И никогда прежде не боялся сказать или сделать что-то не так. Чтобы не причинить боли ненароком. Я хочу, чтобы ты знала, Ленхен, ты для меня — это что-то… что-то очень особенное. Если бы мы жили в другое время, то я бы спрятал тебя далеко-далеко отсюда, в одной из башен старого замка. Укрыл бы от всего мира. И даже от себя. Знаешь, почему я так был зол прошлым летом? Есть еще одна причина. Не такая романтичная, как я озвучил тебе когда-то. Я захотел прикоснуться к тебе сразу же, как увидел в лесу, моя лесная фея. Ты свела меня с ума при первых же минутах. И сначала я был уверен, что я получу тебя. Даже если ты не захочешь стать моей, я найду способы получить тебя. Навсегда. А потом я понял, что ты не одна из девушек, о который мне писала мама, не гостья замка. И ты стала недосягаемой. Запретной. Недоступной.

— Потому что я «недочеловек»? — вспылила Лена.

— Да, — произнес Рихард бесстрастно, не обращая внимания на ее злость. — Но не в том смысле, как понимаешь это ты. Всякий раз, когда я смотрел на тебя, ты мне казалась бабочкой, Лена. Я и сейчас думаю так. Хрупкая и изящная бабочка. Когда ты ловишь ее, даже на какие-то секунды, подавляя ее волю и подчиняя себе, ты стираешь пыльцу на ее крыльях или повреждаешь их. Ради своей прихоти. Потакая своему желанию. Лишаешь ее былого очарования или даже прежней жизни. А мне до безумия хотелось тогда поймать тебя в свои ладони.