На осколках разбитых надежд

Для Рихарда так и осталось тайной, что бы он делал и что сказал бы. Потому что в кабинете, куда его провели, его встретил вовсе не оберштурмбаннфюрер Ротбауэр, а его временный заместитель, как представился Рихарду, низкий чуть полноватый штурмбанфюрер с редеющими волосами.

— Я бы все же хотел говорить именно с господином оберштурмбаннфюрером, — настоял Рихард, когда заместитель Ротбауэра предложил обговорить с ним вопросы, «которые привели сюда господина гауптмана». — Я понимаю его занятость, но все-таки… Полагаю, что оберштурмбаннфюрер в Остланде по делам рейхсминистерства? Когда он планирует вернуться? Или как я могу с ним связаться?

— Мне жаль огорчать вас, господин гауптман, — улыбнулся его собеседник странной сочувствующей улыбкой. — Оберштурмбаннфюрер погиб десять дней назад.

Рихард ожидал услышать в этом кабинете все что угодно, кроме этих слов. Это было неожиданно. И почему-то вдруг показалось, что это только к лучшему. Он приготовился к битве, а судьба вдруг решила помочь ему. Теперь дело оставалось за малым — узнать, куда определил Ротбауэр Лену. И сразу с Унтер-ден-Линден штрассе Рихард поехал к парку Тиргартен, где в одном из квартирных домов неподалеку жила семья оберштурмбаннфюрера. В подъезде дома он буквально взбежал по ступеням, а вот у самой двери с нужным ему номером заробел отчего-то как подросток перед первым свиданием. Застучало в висках от волнения, грозя приступом мигрени, если он не победит свои эмоции.

Пусть откроет именно она. Пусть он позвонит в дверной звонок, и дверь откроет именно она… Просто чтобы увидеть. Снова.

Дверь Рихарду открыла действительно служанка со знакомой нашивкой OST на платье. Но это была вовсе не Ленхен, к его острому разочарованию, кольнувшему иглой прямо в сердце. Русская служанка, опустив взгляд в пол, пригласила его войти и тихо сообщила, что что госпожа Ротбауэр занята подготовкой к переезду, но она все же уточнит, примет ли фрау гостя. После этих слов служанка оставила его в узком коридоре квартиры разглядывать надписи на коробках.

К удивлению Рихарда, в коридор вышла сама хозяйка — немка среднего роста с аккуратно уложенными локонами у лица с острым подбородком. Она была в черном платье, а на рукаве была повязана траурная повязка с символом рейха. На груди был приколот значок партии, поэтому Рихард решил не заговаривать напрямую о том, кого искал в этом доме.

— Я узнала вас сразу, господин гауптман. Часто показываю детям хронику героев рейха, чтобы они знали о величии страны и своих соотечественников. Так что вам нет нужды представляться. Жаль, что сын у бабушки. Он был бы счастлив увидеть вас воочию. Прошу простить эту русскую недотепу, что она оставила вас ждать здесь, в коридоре, — извинилась фрау Ротбауэр и пригласила его пройти в проходную комнату, которая когда-то служила гостиной, а сейчас тоже была заставлена коробками и свертками, в которых угадывались картины. На низком столике горел светильник Йоля в знак траура, несмотря на то что была середина дня.

— И прошу простить этот беспорядок. Мы уезжаем из Берлина. Сейчас для меня нет смысла оставаться в столице. После того, что случилось…

— Примите мои соболезнования, — произнес Рихард слова, положенные случаю. Ему очень хотелось, чтобы его собеседница не уловила ни нотки фальши в голосе. Они немного поговорили об этой аварии, которая случилась в небе недалеко от Ленинграда. Рихард не знал всех подробностей, поэтому с интересом услышал о том, как погиб оберштурмбаннфюрер.

— Зигфрид был очень тонкой натурой. Он обожал искусство всей своей душой и превосходно разбирался в живописи. Меня иногда удивляло, сколько всего он знает. Поэтому он был на своем месте в рейхсминистерстве, — говорила фрау Ротбауэр. — И он всегда хотел увидеть Версаль русских царей. Это было его давней мечтой. Но я не понимаю, почему он не подождал, пока закончится война. Земля, где находится дворец, не входила в ряд тех, где он работал. Я так и не поняла, что Зигфрид делал в этом проклятом месте. Вы, наверное, знаете, русские сбили самолет на обратном пути. Меня уверили, что летчик делал все, что мог, но вы же сами понимаете, как сложно посадить аварийную машину… Они все погибли на месте — Зигфрид, его денщик, несколько раненых, которых переправляли в Берлин.

Рихард знал. Видел неоднократно, как разбивались при посадке даже самые опытные пилоты. Особенно если самолет был поврежден. Если можно так сказать, было везением, что самолет ударялся о землю и разваливался на части. Но чаще всего такие посадки оборачивались ужасной смертью в огне. И теперь ему было неловко за свои эмоции при известии от смерти Ротбауэра.

Он задумался, вспоминая подобные ужасные посадки, свидетелем которых был сам, и вздрогнул, когда где-то в комнатах квартиры раздался глухой звук, будто что-то упало. Само Провидение сейчас подсказывало ему, как плавно перевести разговор, чтобы узнать, не здесь ли Ленхен. Но фрау Ротбауэр разочаровала его ответом — служанка в доме была всего лишь одна и за няню для детей, и за горничную, и за кухарку.

— Зигфрид после ранения стал слишком нетерпим к русским, — рассказывала фрау Ротбауэр. — Я давно хотела взять восточную работницу в дом, потому что у нас большинство знакомых довольны ими во всем. Тем более, их можно было взять сразу несколько и дешево. Но Зигфрид сказал, что не потерпит рядом никого из этих животных. Мол, ему хватает их и на работе. Только после Рождества я сумела уговорить его взять Мусю. Когда наша немецкая прислуга взяла расчет, испугавшись налетов.

— А в вашем загородном доме? — предположил Рихард, и немка рассмеялась с какой-то злой ноткой.

— Мы с мужем из простых семей, господин гауптман фрайгерр фон Ренбек, — произнесла она, подчеркнув особо его бывший титул и аристократическую приставку к фамилии. — Фюрер дал нам то, что мы имеем сейчас. Никаких загородных домов у нас нет. Впрочем… впрочем, кажется, этой зимой Зигфрид купил небольшое шале где-то в Австрии. Он любит…любил охоту. Это была бы его личная вотчина для отдыха от трудов в рейхсминистерстве. Я не особо вдавалась в его дела скажу честно.

Рихард заметил, что ей не нравится разговор, но он не мог не спросить, не подскажет ли она, где конкретно располагается это шале. Если фрау Ротбауэр и удивилась этому вопросу, то ничем не выдала своих эмоций.

— Я полагаю, лучше посмотреть это в записях Зигфрида. Сама я еще не разбирала его кабинет. Решила, что разберусь со всем эти позднее. Если вам так важно, то предлагаю взглянуть на бумаги вместе. Полагаю, что теперь можно.

С этими словами фрау Ротбауэр повела Рихарда за собой в глубину квартиры, где подальше от детской и других комнат располагался кабинет ее мужа. Двери были закрыты на ключ, что объяснило Рихарду последнюю фразу фрау Ротбауэр. Было видно, что она колеблется прежде, чем распахнуть дверь в обитель мужа, закрытую для всех, кроме владельца.

— Зигфрид не любил, когда посторонние заходили в его кабинет, — пояснила она, поймав взгляд Рихарда. — Это была только его комната. Я редко бывала здесь.

Рихард сразу же заметил ее, несмотря на полумрак, царивший в кабинете. Почему-то так получилось, что он встретился глазами с ее взглядом, едва шагнул вслед за фрау Ротбауэр в комнату. И он был благодарен Провидению, что хозяйка направилась к задернутым шторам, чтобы пустить дневной свет в кабинет, а потому не видела его лица. И у него было немного времени, чтобы совладать с эмоциями, захлестнувшими в первые секунды.

Это всего лишь картина. Потускневшее от времени полотно, но, на удивление, сохранившее местами яркость красок. Например, глаза все так же были небесно-голубыми. Они смотрели с такой нежностью и любовью, что казались живыми…

Но у него захватило дух при виде этого лица, нарисованного так мастерски, что Лена казалась живой. Это было просто невыносимо — находить всего лишь ее изображение, а не ее саму. Потому что ни фотокарточки, ни портрет, ни воспоминания не могли заполнить той пустоты, с которой он очнулся в госпитале на Сицилии. Только сны на время заполняли эту дыру. Но после них становилось только хуже…