На осколках разбитых надежд

А потом вдруг Рихард вспомнил, что ему рассказывали о побеге поляка из Розенбурга. Тот угнал «опель» со станции, где Рихард оставил автомобиль. Значит, документы и деньги попали либо в руки поляка, либо их нашло гестапо при обыске, который провели перед тем, как вернуть «опель» владельцам. Последняя для Лены возможность сбежать исчезла вместе с поляком. Вот почему она оставалась в Розенбурге.

И никакой сентиментальности, чистой воды прагматизм…

Рихард признавал разумом, что наказание, которое Лена несла сейчас в каком-то исправительном лагере, было совершенно заслуженным. Она участвовала в покушении на высокопоставленного офицера СС и в других диверсиях против рейха, шпионила в пользу Англии, выведывая у него данные. Но сердце никак не успокаивалось, все ныло и ныло в груди. До сих пор не желало верить очевидным фактам, как требовал того разум. Наверное, поэтому он вдруг решился на то, что никогда не пришло бы в голову прежде…

Уже через пару дней Рихарда вызвали на прием к Герингу. Он ждал этого вызова как школьники ждут экзамена, и сейчас чувствовал, что у него даже ладони потеют от волнения. Он не любил привлекать для решения вопросов связи и особенно «скакать через головы». Ему казалось, что это не совсем верно. Но иначе просто не мог, потому что знал — если этот вопрос не решит рейхсмаршал, то ему никогда уже не будет суждено подняться в небо.

Рихарда не сразу приняли. Адъютант сверился со списком посещений и указал на диван в приемной, извинившись за задержку — утром совещание затянулось дольше запланированного, потому весь график сдвинулся. Рихарду пришлось скучать в приемной более часа, прежде чем его пригласили в кабинет предстать перед рейхсмаршалом. Геринг выглядел энергичным и радостным, несмотря на то что уже успел отработать почти весь день. Он еще раз принес свои соболезнования по случаю смерти дяди Рихарда (от Геринга в день кремации пришла телеграмма за личной подписью), а потом стал вспоминать, как они служили в эскадрилье, и каким хорошим товарищем был Генрих фон Кестлин. Рихарду это показалось хорошим знаком — все шло к тому, что он выйдет из этого кабинета чуть ли не прямиком на фронт. И он хотел бы вернуться именно на Западный фронт, чтобы вступать в схватку с томми и янки. С русскими Рихард по-прежнему не хотел воевать, чувствуя странное ощущение вины и собственной неправоты. А еще недовольства собой за эту слабость.

Чувство к русской сделало его слабым. Но он всегда полагал, что эта слабость проявлялась рядом с ней. Он ошибался. Эта слабость по-прежнему сидела где-то в глубине его души.

Рихард посмотрел на рейхсмаршала и вдруг вспомнил, что говорили о Геринге, помимо слухов о его стремлении к роскоши и невероятных размеров самолюбования, которые так любили высмеивать порой со сцены кабаре украдкой от ушей гестапо. «Второй человек после Гитлера в рейхе», так называли его до недавних пор. Такой же всемогущий, как и сам фюрер. Для него не существовало слова «Нет», никто и никогда не посмел бы отказать ему.

— Значит, вы пришли ко мне с просьбой, господин майор, — произнес Геринг тем временем, вставая из-за стола и направляясь к шкафчику, где за створками скрывался бар. — Позвольте я угадаю, с какой…

Гадать тут даже не следовало. Рихард понимал, что рейхсмаршалу уже доложили о его положении и отчаянном желании вернуться на фронт. И так же он понимал, что другого шанса у него не будет.

Второй человек после Гитлера в рейхе…

— На самом деле, у меня две просьбы, господин рейхсмаршал, — вдруг неожиданно даже для самого себя произнес Рихард. Словно снова со всего размаху бросился в ледяную воду озера в Розенбурге, которая обжигала холодом до самого нутра.

— Интригуете, — протянул как-то игриво рейхсмаршал, наливая по бокалам коньяк. — Давайте сразу ко второй. Потому что первую я точно знаю.

Как изложить эту странную со стороны офицера люфтваффе просьбу, которую любой нацист должен воспринять как оскорбление рейха и его идеалов? Только максимально коротко и аккуратно. Избегая любого намека на иное преступление против рейха, кроме чистоты арийской крови.

— Есть одна женщина…

Геринг с такой силой вдруг хлопнул дверцей шкафчика, что шнуры на его мундире качнулись от порыва воздуха. Рихард приметил, что второй бокал так и остался стоять внутри, и насторожился.

— Если бы вы воевали в воздухе так смело, как обращаетесь ко мне с просьбами вступиться за ваших женщин, мы бы давно растерзали бы британцев и американцев в пух и перья! И мне не пришлось бы краснеть перед фюрером за вас! — раздраженно произнес рейхсмаршал, в момент переходя из благодушного настроя в агрессивно-злой. — Но нет! Люфтваффе, похоже, способно на подвиги только в постели.

Это было прямое оскорбление не только самого Рихарда, но и его товарищей, в том числе и тех, кто отдал свои жизни, совершая порой невозможное ради рейха. Он не сумел удержаться и резко вскочил на ноги, готовый возразить на это оскорбление. Но Геринг не дал ему такой возможности.

— Да-да, я знаю-знаю, вы делаете все, что можете и даже то, что не можете! Но почему томми вовсю хозяйничают в небе над Германией?! Почему я должен всякий раз выслушивать упреки моего фюрера за то, что вы позволяете им это?! Сколько еще мы должны потерять невинных жителей прежде, чем вы поймете, что ваш долг не допустить томми даже на границу Франции?! Сначала томми вытеснили вас как птенцов с неба Африки, а потом и погнали с Сицилии.

Рихард вспомнил о том, что происходило в Тунисе и на острове, и почувствовал, что с трудом сдерживает свою ярость при этих несправедливых упреках. Даже глаз стал дергаться, выдавая его нервозность. Но прежде чем он открыл рот, чтобы отразить эти укоры, Геринг вдруг снова сменил гнев на милость. Так неожиданно для Рихарда, что тот только моргнул удивленно, пытаясь обуздать свои эмоции и не выдать своего обескураженного состояния сейчас.

— Из-за вас я все время должен влезать в дела службы этого закомплексованного педанта. Что там у вас стряслось с вашей дамой сердца? — улыбнулся Геринг довольно, сделав глоток коньяка. — Наверное, где-то что-то сболтнула неосторожно, да, глупая? Или слушала дегенеративную музыку негров? Или, что еще хуже, помогала любителям мацы?

Значит, вот по каким поводам обращались прежде к рейхсмаршалу офицеры люфтваффе, прося заступничества у «второго человека рейха». «Что ж, теперь его коллекция просьб пополнится настоящим бриллиантом», подумал с иронией Рихард.

— Пока я был на фронте, она была направлена в исправительный лагерь. Я не знаю точно, какие обвинения ей предъявили, но подозреваю, что это было преступление против чистоты крови.

Геринг поднял на Рихарда тяжелый взгляд исподлобья, снова теряя недавно бьющее в нем ручьем радушие.

— Преступление против чистоты крови? — переспросил он, словно пытаясь понять, не ослышался ли он.

— Она русская. Попала сюда в числе восточных работниц в 1942 году, — продолжил Рихард, чувствуя, как все медленнее в нем бьется сердце. Странно, но на него вдруг снизошло какое-то спокойствие, как только он озвучил свою просьбу и изложил основные детали. — Я… я вступил с ней в отношения в начале этого года. Когда я вернулся, то обнаружил, что ее отправили в лагерь. В какой — мне неизвестно. О вашем великодушии, господин рейхсмаршал, постоянно говорят офицеры. Вы знаете меня, как продолжателя вашего дела и дела моего дяди ради блага великой Германии. Я верю, что только вы как второй человек в рейхе после нашего фюрера, можете помочь разыскать…

— Довольно, — медленно сказал Геринг. Он по-прежнему пытался выглядеть суровым, но его глаза выдали, насколько ему приятна лесть сейчас. — Довольно, господин майор, мне все ясно уже. Вы понимаете, что признаетесь мне сейчас в преступлении против идеалов рейха? Вы осознаете, чем вам грозит эта история? Даже если я забуду о ней, вмешавшись в это дело и оказав вам содействие, собаки Гиммлера непременно вцепятся в нее своими зубами. Сейчас как никогда положение люфтваффе шатко в глазах фюрера, и они не преминут утопить кого-нибудь из рядов моих людей. И я хочу сказать сразу, что не буду вмешиваться, если они захотят вашей крови, господин майор. Несмотря ни на ваши заслуги перед страной, ни на наше личное знакомство и мою дружбу с умершим фон Кестлин. Вы понимаете это? Понимаете, что ждет вас? Откажитесь от вашей затеи. Пока есть время. Я прикажу пересмотреть результаты заключения, и по перекомиссии вы отправитесь на фронт. Но по-прежнему как герой Германии, а не как осужденный военным трибуналом в штрафную эскадрилью. И это в лучшем случае. Потому что сейчас даже сыновья генералов попадают в исправительный лагерь за свои преступления против рейха. Поэтому я не могу не спросить вас — вы уверены, что хотите этого? Что готовы так рисковать своей жизнью?

Она была маленькой и хрупкой. Он вспомнил, какими тонкими были ее запястья, и каким грациозным, почти воздушным было тело. Она не выживет в тюрьме долго. Он обязан сделать хоть что-нибудь, чтобы вытащить ее. Он чувствовал ответственность за нее. В тот день, когда взял ее невинность, он принял на себя обязательства за ее судьбу.

— Да, я уверен.

— Ваша жизнь принадлежит Германии! И это совсем не та ценность, которую стоит обменивать на жизнь какой-то русской! — вдруг вспылил Геринг на какие-то секунды, хлопнув по столу ладонью, но его гнев тут же погас при ответе Рихарда.