На пороге соблазна

— Мать твою, микрофон не работает, — выругался Глеб, щелкая кнопками на своем оборудовании. — Они дошли до аудитории и отключили его.

Я не знала, сколько времени прошло. По ощущениям — целая вечность, каждый миг которой превращался в ад, потому что мы были вынуждены вслушиваться в любой незначительный шорох, боясь, что вновь прозвучат выстрелы. На деле же вряд ли стрелки часов отмахали больше получаса.

И когда напряжение достигло апогея, выкручивая суставы и мышцы, парализуя страхом и перекрывая легким доступ к кислороду, в заветных дверях показались люди.

Я вскрикнула. Дернулась вперед, наткнулась грудью на руку Лукашина, впечатавшуюся в дверцу фургона, и собравшись с силами, оттолкнула Никиту, пытавшегося меня удержать.

— Дима! — возглас, который должен был оформиться в крик, сорвался с губ сиплым выдохом. — Дим…

Глава 26. Никита

Едва успев перехватить бросившуюся к корпусу университета Резкую, я рванул ее на себя и припечатал спиной к фургону.

— Стоять! — рявкнул и, когда Амели вновь толкнула меня, собираясь через сквер рвануть к Димону, я встряхнул ее за плечи, цедя со злостью: — Да стой ты, дура! Он живой, а тебя, идиотку, могут грохнуть. Живой он, — повторил и показал на группу Дымыча, которую омоновцы выводили вдоль стены, а затем махнул на окна аудитории: — Голову включи. Окна куда выходят? Пулю словить решила или бессмертия отхлебнула?!

— Отпусти! — дернулась Резкая, не слыша меня и неотрывно смотря в сторону, куда выводили группу Дымыча. — Лукашин! — выкрикнула, выпустив из поля зрения Димона и переводя раздраженный взгляд на меня. Толкнула меня в грудь и после того, как я помотал головой, забилась, дергаясь из стороны в сторону: — Отпусти! Там Дима! Отпусти!

— Резкая, — прошипел я, едва успевая уворачиваться от метящих в глаза ногтей и пропуская удары кулаков. — Амели, блядь! Включи башку, идиотка!

Встряхнув девушку в разы злее и уже не переживая, что делаю ей больно, я вдавил ее собой в борт фургона и обернулся.

Омоновцы, менты, карета скорой помощи и врач, суетливо перекладывающий что-то в своей сумке. Ища глазами кого-нибудь, кто смог бы мне помочь утихомирить срывающуюся в истерику девушку, я заметил отца Димона. И не нашел ничего лучше, как позвать его:

— Лев Андреевич!

— Никита, не сейчас, — отмахнулся он, двинувшись в сторону выведенной из университета группы. Однако, когда я вновь позвал его и показал на истерящую Резкую, Авдеев на мгновение застыл.

Бросил взгляд на сына.

И, к моему облегчению, не прошел мимо, а окликнул врача и поспешил к нам.

— Лиля, девочка моя, все хорошо, — ласково произнес Лев Андреевич, привлекая внимание Амели, и тут же рыком поторопил подошедшего медика: — Успокоительное или что-нибудь. Быстро!

— Ди… ма… — задыхаясь, будто тонет, прохрипела Резкая.

Белая как мел, она неожиданно сильно впечатала мне коленом в бедро. Рванулась в сторону и замерла, увидев отца Димона.

— С ним. Все. Хорошо, — отделяя слова, Лев Андреевич провел ладонью по щеке застывшей девушки и, глядя ей в глаза, негромко добавил: — Я тебе обещаю, что с ним все хорошо. Сейчас я схожу к нему и сразу же вернусь к тебе. Хорошо? — Дерганный кивок в ответ. — Доктор сделает укол, чтобы ты успокоилась, а Никита побудет рядом. Хорошо?

Амели вновь кивнула и мельком посмотрела на врача, набирающего в шприц прозрачную жидкость из ампулы. Сразу после этого — на меня, будто убеждаясь в словах Льва Андреевича.

— Никита, — скупо бросил Авдеев.

Кивнув ему, я прижал Резкую к фургону, лишая возможности пошевелиться, пока врач не вколет успокоительное. Услышал хрипящий вдох Амели и прошептал ей, смотрящей мне в глаза затравленным зверьком:

— Ш-ш-ш. Все хорошо. Ничего не бойся. Я с тобой. Слышишь?

Успокаивая Резкую, я не разрывал с ней зрительный контакт. Повторял, что никуда не уйду, и держал ее, не давая вывернуться и пошевелиться до приказа врача:

— Молодой человек, можно отпускать.

— Слышишь, Амели? — спросил я и повторил слова отца Димона: — Лев Андреевич сейчас сходит к Димону. Ему передать, что ты волнуешься?

— Да, — еле слышно выдохнула Резкая, на мгновение скакнув взглядом на Авдеева.

— Мы же подождем, пока Лев Андреевич вернется?

— Да.

— Я тебя отпущу и мы будем ждать здесь. Хорошо?

— Да.

Сделав шаг назад, я показал Амели ладони, подтверждая этим жестом первую часть своей последней фразы, и после, намекая сесть, мягко надавил на ее плечи.

— Сейчас мы сядем и будем ждать, — негромко произнес я, опускаясь вместе с Резкой на асфальт. — Лев Андреевич уходит, — выделил интонацией намек, что Авдеев может идти и дальше я справлюсь сам. — Он скажет Димке, что ты волнуешься, и спросит, что передать тебе. Потом вернется и расскажет нам, что с Димкой все в порядке. Хорошо?

— Да, — кивнула Амели, едва заметно вздрогнув, когда я сел не напротив, а рядом с ней.

— Ждем, — выдохнул я, привалившись спиной к борту фургона, и для большей убедительности вытянул ноги.

Краем глаза я видел, что Резкая глянула на мою расслабленную позу и зависла, проваливаясь в свои мысли. После, хватанув воздух, она обхватила притянутые к груди колени и уткнулась носом в ворот моей толстовки. А через несколько мгновений или минут вновь покосилась в мою сторону. Словно ждала от меня каких-то слов по поводу произошедшего в универе и никак не могла понять, почему я не дергаюсь, когда дергается она.

Только я не собирался ничего говорить или менять позу. Вместо этого вздохнул и прикрыл глаза.

Мне казалось, что самое важное сейчас — успокоить Резкую. И лишь когда она выдохнет, можно будет разрешить себе думать о чем-то другом. Не искать причины, которые толкнули Резкую придвинуться ко мне ближе. Не спрашивать у нее, зачем тронула мою ладонь, вложив в нее свои пальцы. Вместо этого лишь осторожно сжал их в ответ.

Сперва — успокоить.

Все остальное — после.

Я не знал, как давно ушел Авдеев и сколько ждать его возвращения с новостями. В какой-то миг мое внимание захватило другое. Я пытался понять: сдвинула ли Резкая ладошку сама или это я не заметил, как захватил ее полностью.

Провалившись в заторможенное состояние, я опустил взгляд на наши руки. И не сразу понял, что на автомате черчу подушечкой пальца по коже Амели, а она не одергивает руку. Обыкновенная вроде бы картина, но меня выщелкнуло в реальность, стоило вспомнить, что лежащая в моей ладони ладонь принадлежит Резкой.

И она не одергивает руку?

Я сам не понял, почему меня заклинило, и вместо того, чтобы остановиться, вскользь коснулся пальцев Амели. И снова удивился отсутствию паники.

Будто Резкая забыла про свою реакцию на прикосновения.