На пороге соблазна

— Олег Андреевич, что-то не припомню… А как часто адвокаты защищают своих подопечных хотя бы без поверхностного изучения обстоятельств дела? — пропыхтела Ася. Судя по яркому румянцу на ее щеках, девушка начала злиться.

— Все возможно в этой жизни, — флегматично откликнулся Дегтярев и махнул рукой, призывая меня начать.

— Нет, Амели, подожди! — Ася сделала шаг вперед, заглядывая в лицо Олега Андреевича. Уперев руки в бока, она тихо проговорила: — Ты перегибаешь палку. Я начинаю подозревать тебя в предвзятости ко мне. Возможно, стоит обратиться в деканат?

— Попробуй, кроха.

Я, стоящая к этой парочке ближе остальных и продолжающая слышать их диалог, застыла, уставившись пустым взглядом перед собой. Перед глазами запульсировали красные вспышки.

Судорожно сглотнув, я метнулась в сторону, толкнув плечом Лукашина.

Истошный крик стал причиной звенящей, вязкой тишины. Я несколько раз моргнула и только потом поняла, что этот крик сорвался не с моих губ.

Кто-то кричал за пределами нашей аудитории.

А затем друг за другом прозвучали три выстрела.

Глава 23. Никита

«Белеющее лицо Резкой и выстрелы. Или выстрелы и уже после…»

Мелькнувшая мысль улетучилась, так и не сформировавшись до конца, когда за стеной грохнуло снова, а Резкая, метнувшись к дверям, замерла и хватанула воздух, сжимаясь, — уже из-за меня.

— Куда, дура?! — выкрикнул я, дернув девушку за руку, и сразу же разжал свою хватку на тонком запястье.

От прикосновения к коже Резкой мозг рассекло слайдами ее истерики, а взгляд Амели — остекленевший и затравленный, — превратил эту кашу во что-то, чему я не смог найти объяснения. И не успел.

Сперва из-за криков за стеной и лающего, требующего заткнуться, вопля. А затем от прозвучавшего приказа, который тело поспешило выполнить раньше, чем его пробрал до костей ледяной тон преподавателя.

— Все встали и молча пересели на пол у окна в дальнем углу. Выключили телефоны. Молча. Лукашин и вы, — кивнув мне и Климу, Дегтярев показал нам на тумбу, стоящую на возвышении трибуны, и дверь, сопроводив этот жест скупым: — Взяли и за мной.

Сам же сгреб в ладонь ключ от аудитории и процедил сквозь зубы застывшим у стола Резкой и назначенной моим «адвокатом» девушке:

— Молча. На пол. Под окно. Выключить телефон.

Наклонив и подняв тумбу, мы с Климом потащили ее к двери, которую преподаватель закрыл на замок. Опустили на пол, шкрябнув краем по облупленной краске полотна. И поспешили к уже сидящим на полу студентам.

— Ни звука и без паники, — все тем же требующим повиновения тоном произнес Дегтярев. Окинул всех тяжёлым взглядом и задержал его на мгновение на сидящей за Климом девушке. — Ни звука, — повторил и достал телефон из кармана пиджака. Набрал короткий номер и приложил к уху. — Добрый день. Дегтярев Олег Андреевич. Выстрелы в корпусе Южного федерального университета. — Отчетливо прозвучавший адрес. Пауза. — Четыре. Да. Третий этаж. Точно не могу сказать. Рядом с аудиторией тридцать три двенадцать. Да. Да. Тридцать пять. Да. Нет. Спасибо.

— Олег Андреевич, — вопросительно протянул кто-то у меня за спиной и осекся после ледяного:

— Ни звука. Это не учебная тревога. Вы в безопасном месте. Силовики в курсе произошедшего. Сидим и ждём. Молча.

Выделив интонацией последнюю фразу, Дегтярев проверил, как стоит тумба, и опустился на пол рядом с ней. Глянул на часы на запястье и прижег раздраженным взглядом решившую подать голос девушку, кажется, Романову.

— Олег, — произнесла она шепотом, пихая Клима в бок, чтобы тот сдвинулся. — Ты… вы… — сбивчиво поправилась и юркнула обратно, услышав рычащее:

— Романова, тебе что-то не ясно?

— Все мне ясно, — огрызнулась она. — Мы у окна, а сам…

— Аська, заглохни, — шикнул на девушку Клим, а затем, повернув голову к Резкой, тронул ее за плечо, привлекая внимание, и дёрнул подбородком, спрашивая, как она.

Краем глаза увидев ответное движение, я невольно зацепился взглядом за покрасневшее запястье Амели и перевел его на свои пальцы. Сжал их, повторяя хватку на левой руке, и вновь посмотрел на Резкую. Которая уставилась в точку на стене напротив и принялась тереть след от моего прикосновения, будто это подзуживающая и не дающая покоя рана.

Украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, Резкая то чесала запястье, то терла его подушечками пальцев. А меня, наблюдающего за этим, коробило и выворачивало наизнанку от повторяющейся, зациклившейся намертво мысли, что трогать Резкую нельзя.

Сидя на полу аудитории, я смотрел на то, что делает Амели и проваливался в какой-то густой, осязаемый кожей кисель. В нем, отсеивающем звуки и обостряющем ощущения, мне стало казаться, что все, чего я касался, задевая Амели с момента нашей встречи, расцвечивается бордовым. Я сморгнул, пытаясь избавиться от этого наваждения. Тряхнул головой, отгоняя стоящий перед глазами морок, но даже встретившись взглядом с Резкой, ничего не исчезло. Наоборот. Стало только хуже. Будто кисель, в котором я застрял, протянул ниточку от запястья Амели к моему, и оно вспыхнуло ноющим дискомфотом.

Не разрывая взгляда, под которым кожа зудела с каждой секундой все сильнее, я одними губами спросил: «Ты как?». Опустил глаза на покрасневшее запястье Амели, намекая ей посмотреть туда же, и после, когда мы снова встретились взглядом, виновато пожал плечами. А через мгновение дернулся от внезапно оглушающего выстрела и последовавших за ним криков.

Там, за стеной, кто-то стонал от боли и умолял всех отпустить. Кто-то захлебывался от слез и просил позвонить маме.

За стеной.

Не в нашей аудитории.

Но здесь все, как один, вжались в угол, и я пихнул Клима в бок, прошипев ему:

— Сдвинься. Резкую зажмут.

И может, не толкни я парня, он и сам бы вспомнил об Амели и ее фобии. Но сейчас, посмотрев на меня удивленными глазами, Клим кивнул и сместился в сторону. А затем, когда я жестом показал сидящему справа от Резкой ботанику, чтобы он свалил, и пересел на освободившееся место, уставился на меня, как на привидение. Что никак не повлияло на продолжение.

Оказавшись с двух сторон от Амели, мы с Климом, не сговариваясь, отвоевали ей небольшой клочок пространства. Так же, не сговариваясь, притушили взглядами возмутившихся и решивших подать голос. После, глянув на Дегтярева, аккуратно опустили парту на бок и сдвинули ее, закрывая Резкую и тревожно поглядывающую на преподавателя Романову.

«Все будет хорошо», — пообещал я, заглянув в глаза Амели. Стянул с себя толстовку и, сложив ее, протянул изумившейся девушке.

«Под задницу подложи», — объяснил свои действия жестами и улыбнулся, увидев похожие манипуляции со стороны Клима, но для Романовой, а затем и у прозревших о банальной заботе других парней. Кто-то даже вспомнил о принесённой на пару бутылке воды, которую отдали девушкам.

И я не удивился, когда Романова, сделав глоток, протянула бутылку Амели, а она передала воду Климу. Не удивился его решению оставить недопитое на потом и даже немому предложению Романовой поделиться водой с преподавателем. Все это, само собой разумеющееся, в принципе не могло удивлять. Как и привлекающее внимание прикосновение любого из сидящих в аудитории. Любого, но не Резкой.