На санях

— Блин, «садовники»! — простонал Вовка.

— Я садовником родился, не на шутку рассердился, — ухмыльнулся высокий, тоже утратив кавказский выговор. — Руки в гору!

Взял Щегла за ворот, ткнул лицом в стену. Стал ощупывать карманы.

Второй подошел к попятившемуся, нелепо замахавшему руками Марку.

— Сопротивление при задержании оказывать будем? Нет? Тогда в позу, мистер «утюг». Ноги на ширине плеч.

Вытащил кошелек, ключи от квартиры, студенческий.

Спросил:

— Чё у тебя, Коль? У этого двадцать копеек и проездной.

— Тоже голяк, рубль с мелочью.

Второй стоял, брезгливо роясь в Вовкином бумажнике.

Вдруг Щегол метнулся к лестнице, дунул вниз, прыгая через ступеньки. Внизу хлопнула дверь. Опера за ним не побежали.

— Это меняет дело, — задумчиво произнес Коля. — Слушай, Мусаев. Хрен с ней, с «преступной группой». Раз у нас один, на средний размер хватит портков. Держи. По-честному.

Дал напарнику блок «Кента», другой сунул под куртку.

— Поехали оформляться, гражданин правонарушитель. Руки за спину, пошел! — сказал Мусаев, беря Марка за воротник. — Вякнешь в отделении про сигареты — никто не поверит, а я тебе потом в «обезьяннике» почки отобью. Кровью ссать будешь.

Происходило странное. Голос опера, вообще все звуки доносились глухо, будто в ушах были комки ваты. И еще стало сумеречно, Марк всё моргал, чтобы прояснить зрение — не получалось. Хотел протереть глаза, но боялся расцепить руки. Один раз споткнулся, и Мусаев свирепо пнул его коленом в зад.

Откуда ни возьмись появился желто-синий «уаз». Толчок в спину — плюхнулся на жесткое сиденье. Запахло табаком и рвотой. Впереди решетка. Мусаев сел к водителю. Второй, кажется, остался. Впрочем Марк не заметил, куда он делся.

Сначала в виски толчками билась только паника. Что делать? Что будет? Но скоро заработала мысль. Ведь я ничего не продавал! Это Вовка с ними разговаривал, я молчал! И в руках у меня ничего не было! Сказать, что я его знать не знаю, я тоже хотел купить джинсы. Это же не спекуляция? Наверно правонарушение, но не преступление. Наверно выгонят из университета, но не посадят же. А может, обойдется выговором? Перед распределением это ужасно, но все-таки не тюрьма.

Остановились у отделения.

Мусаев крепко взял Марка под локоть, повел на крыльцо, мимо курящих милиционеров.

— Здорово, Санек. Обедать пойдешь? — спросил один.

— Щас этого оформлю…

Блока сигарет у него под курткой, кажется, уже не было. В машине оставил.

Что говорить, когда будут оформлять? Что такое «оформлять»? Видимо составление протокола. Имя, адрес и прочее. Сразу заявить, что ничего не продавал, что произошло недоразумение.

Но никаких вопросов никто не задал. Мусаев подтолкнул Марка к зевающему у какой-то двери сержанту, кинул: «Запри его» и остался у окошка с надписью «Дежурный».

— Вперед по коридору, руки за спину, — приказал милиционер. — Давай, давай, топай.

Доска с приказами, доска с фотографиями «Наши передовики», доска «Розыск», плакат про БАМ, дверь с табличкой «ИВС» — в нее и вошли.

Еще один коридор, маленький. Два зарешеченных отсека, слева и справа. В левом на лавке кто-то сидел, но Марка завели в правый, пустой.

— Пальто, шапку, ботинки снять. Руки на затылок.

Сержант ощупал одежду. Вынул из карманов всё, даже расческу и шариковую ручку. Забрал часы, сигареты, спички. В ботинки сунул руку — в один, потом в другой. Швырнул на пол.

— Я ничего не сделал. За что меня задержали? Я просто свидетель, — сказал Марк.

Не ответив, милиционер вышел, повернул ключ.

«Спокойно. У них ничего против меня нет, — стал убеждать себя Марк. — Твердо стоять на своем, и ничего они не докажут. Вовка удрал. По мне видно, что я не фарца. Джинсы, конечно, конфискуют, ну и черт с ними. Главное — не дать слабину, когда будут наседать. Может еще обойдется».

Он то храбрился, то паниковал, вскакивал, начинал ходить от стены к стене, снова садился. Время шло, шло, шло, а никто его никуда не вызывал. Обед у них, что ли?

Часа через два — как минимум, а то и через три — тот же сержант вернулся. Выпустил из клетки, повел на второй этаж.

В комнате с крашеными в два цвета стенами, сверху белое, снизу синее, сидел хмурый капитан, скрипел ручкой в амбарной книге. На Марка глаз не поднял. Тот остался стоять перед столом. Сержант — за спиной.

— Ага, — сказал наконец капитан. — Всё, принял.

Конвойный вышел.

— Я ничего не сделал! Я хотел узнать у того парня, за сколько он продает джинсы. Тут подошли те двое, они тоже интересовались джинсами. И мы все вместе пошли, — начал Марк говорить продуманное.

— Рогачов Марк, так? Год рождения. Адрес — по прописке и фактический, — не слушая его, сказал офицер. Он рассматривал студенческий. — Журналистский факультет МГУ. Учишься или раньше учился?

— Учусь. Послушайте, я же говорю вам: я не спекулянт. Джинсы не мои.

Капитан смотрел изучающе, постукивал ручкой по бумаге.

— Второй кто? Фамилия, имя, место жительства.

— Не знаю я его! Он ко мне на улице подошел! Джинсы купить предложил. Ну, я и решил посмотреть.

— Не бреши. У тебя денег было двадцать копеек. Колись, Рогачов. Приводы есть?

— Нету.

— Ну так протоколом отделаешься по первому разу. Если сообщника сдашь. Соображай башкой, ты же студент.

— Никакой он мне не сообщник! Любопытно стало на джинсы посмотреть. Он их так расписывал.

— Не будешь колоться, — кивнул милиционер. — Отягощаешь.

Он взглянул на часы, покривился. Потом прищурился, опять взял студенческий.

— На журналиста, значит, учишься. МГУ, значит…

Крикнул:

— Петренко!

Вошел сержант.

— Этого назад. Пускай всухую посидит.

И Марка, так и не посадив к столу, увели из кабинета.

Теперь он просидел взаперти еще дольше. Трудно сказать, сколько — часов ведь не было. Что значит «всухую посидит»? Без еды и воды? Но есть и пить совсем не хотелось. Хотелось в туалет. Долго терпел. Начал звать — никакого ответа. Стал стучать в решетку. Тихо, потом громче. Опять ничего.

Из другого отсека — он был не напротив, а наискосок, не видно, кто там, сонный хриплый голос рявкнул: «Ша там!»

— Мне в уборную надо! — крикнул Марк.