На сердце без тебя метель...
Шрифт:
— Именно, мой мальчик! Именно! — Пульхерия Александровна растроганно протянула Борису руку, и он почтительно коснулся ее губами. — Ты — сущий дар небес для нас… в особенности в те дни.
— Не будем о том, иначе вы снова станете плакать, — нежно пожал ее руку Борис.
После они некоторое время ехали в полном молчании, слушая монотонный стук дождя по крыше экипажа. Убаюканная этим звуком и мерным покачиванием кареты на размытой дороге, Пульхерия Александровна вновь задремала, а Головнин и Лиза наблюдали за дождем, уставившись каждый в свое оконце.
— Alexandre говорил мне, что всем нам были даны прозвища, — вдруг произнес Борис,
— С недавних пор у вас иное прозвище, — спокойно возразила Лиза. И поймав его вопросительный взгляд, продолжила: — Гермес…
— Вестник богов и проводник душ в подземное царство Аида. Что ж, по крайней мере, отныне я не собака, а бог, — усмехнулся Борис, и эта усмешка вдруг напомнила Лизе Александра. — А вы знаете легенду о Дионисе и Ариадне? Вспомнилось что-то… Дионис встретил Ариадну во время своего путешествия, когда проезжал через остров Наксос. Ее бросил спящей на этом острове Тесей, которому Ариадна помогла убить Минотавра и сбежать с Крита. Вы, верно, слышали эту историю с клубком? Дионис полюбил девушку и проникся уважением к ней. Ради него Зевс даровал Ариадне бессмертие — вечную жизнь и вечную молодость. Дионис помог ей восстать из пепла предательства и лжи, причиной чему послужила ее слепая любовь.
— К чему вы говорите это? — срывающимся голосом спросила Лиза, внезапно почувствовав, что недаром Борис рассказал ей эту легенду. Девушка вдруг вспомнила намеки Василя и открытые обвинения, брошенные в пылу скандала между кузенами. И даже холодок пробежал по спине, когда заглянула в глубину серых глаз своего собеседника и уловила в них тень жалости.
— Просто вспомнилось, — ответил Борис с улыбкой. Но глаза при этом остались серьезными, снова ввергая Лизу в водоворот тревожных мыслей.
— Василий Андреевич тогда сказал… сказал…
— Тот, кто подслушивает, никогда не услышит доброго слова, — напомнил Головнин, чуть прикрыв глаза, словно пряча за веками отражение своих истинных мыслей. — Вы отказываете Alexandre в благородстве?
— Но ведь та история… с девицей Парамоновой…
— Лизавета Петровна, я не люблю говорить о вещах, коих не был свидетелем, — отрезал Борис. — Я искренне верю, что подозрения Василя беспочвенны, даже несмотря на прошлое и настоящее Alexandre.
Настоящее? И снова тот самый холодок по спине. Борис некоторое время с участием смотрел на нее, а после уткнулся в книгу, что лежала у него на коленях. Лизе бы расспросить его, но она боялась услышать даже мимолетный намек на что-то, что может пошатнуть ее чувства к Александру. Ведь единственное, что ныне удерживало ее от пучины отчаяния, — надежда на то, что после венчания он примет ее раскаяние и простит.
— Отчего вы так не любите Василия Андреевича? — вдруг резко спросила Лиза, и сама удивилась своему тону. — За то, что он не поспешил на помощь Александру Николаевичу после ареста? Но граф ведь простил его проступки. Все до единого…
— Раз уж мы заговорили откровенно, Лизавета Петровна, я не стану отпираться. Вы когда-нибудь читали сочинения господина Крылова? В одной из его басен есть замечательные персонажи — стрекоза и муравей. Так вот, муравью никогда не бывать другом стрекозы. Уж слишком они разные. Так и я никогда не смогу понять Василия Андреевича. Всеми
своими поступками и житейским укладом он вызывает во мне одно лишь неприятие. А что до прощения Alexandre… Можно принять проступки, но не прощать их. Принять, потому что прошлого не изменить. Полагаю, это тот самый случай.Высказавшись, Борис вновь погрузился в книгу, оставив Лизу наедине с ее тягостными размышлениями о странных отношениях между кузенами.
Дождь вскоре прекратился. Но Головнин покинул карету только под вечер. Вышел до заставы, чтобы не бросать тень на имя юной попутчицы. С Лизой он больше не заговаривал, только учтиво беседовал с пробудившейся через пару часов Пульхерией Александровной. Когда прибыли в Тверь, Борис проводил дам до губернаторского дома, видимо, выполняя просьбу Дмитриевского передать их из рук в руки Петру Адриановичу.
В передней маленькая компания неожиданно столкнулась с ротмистром Скловским, тем самым, что был так явно увлечен Лизой на новогоднем бале. При виде девушки, следующей за Борисом и Пульхерией Александровной, глаза улана так и вспыхнули страстным огнем.
— Mademoiselle Vdovina! J'ai de la chance de de vous voir![231] — обратился ротмистр к Лизе после общих приветствий, заставив ее премило покраснеть от смущения. — Не могу в полной мере выразить свою нечаянную радость! Я полагал, что вы и ваша маменька уже продолжили свой путь, и мне более не представится шанса насладиться вашим обществом. Я пару раз приезжал в Заозерное, но, увы, мне было отказано в визите. А в последний раз и вовсе сообщили, что вы уехали…
— Неужели? — Лиза удивленно перевела взгляд на Бориса, а молодой улан стал сыпать вопросами о здоровье ее матери, длительности визита в Тверь и ее планах на время поездки.
— Да, нынче пост, но, быть может, вы изыщете возможность взглянуть на обновленный сад Путевого дворца Его Величества? Говорят, он великолепен!
Тут Борис, который с самого начала с явным недовольством взирал на ротмистра, поспешил вмешаться:
— К сожалению, вынужден напомнить вам, сударь, что мы проделали долгий путь, и дамы устали. Нынче не время для светской беседы… И еще — не уверен, что у Лизаветы Петровны выдастся свободная минута для прогулок. Время ее визита весьма ограничено, а ведь ей предстоит немало хлопот. Подготовка к свадьбе, знаете ли, иной быть не может.
— К свадьбе? — ошеломленно переспросил улан, и Пульхерия Александровна, которая уже успела позабыть об усталости и с живым интересом прислушивалась к разговору, с удовольствием ответила на его вопрос:
— Да, истинно так. С моим племянником, графом Александром Николаевичем Дмитриевским.
Лиза готова была поклясться, что при этом старушка заговорщицки переглянулась с Борисом.
— Зачем вы сказали господину Скловскому об этом вот так? В передней? — сокрушалась позднее Лиза, когда они с Пульхерией Александровной остались наедине в отведенных им покоях.
— Я спасла его голову, моя милая. Alexandre явно не пришел бы в восторг оттого, что его невесту столь настойчиво зазывали на прогулку в парк… Мальчик безумно ревнив, держите это в памяти. И потом, все едино мы открылись в том семейству Петра Адриановича. А завтра в лавки едем и к портнихе. Вы полагаете, никто не узнает, что со счета моего племянника будет оплачено венчальное платье? Да после визита к мадам Робэ об этом заговорит весь город! Или вы желаете сохранить все в тайне? Уж не надумали ли от венцов повернуть?