На широкий простор

Все эти размышления приводили к одному вопросу, беспокоившему деда: как там дома? Что с его сынами и женкой? Что говорят о его поступке?

А пока дед Талаш, сидя под елью, предавался своим раздумьям, там, в селе, пан Крулевский подготовлял общественное мнение в пользу оккупантов. Он собрал вокруг себя зажиточных хозяев и начал с ними игру в панскую «демократичность». Василь Бусыга был его верным помощником. Если пан Крулевский выступал в качестве главного свата оккупантов, то Василю Бусыге отводилась роль панского подпевалы. Пан Крулевский считал себя знатоком психологии крестьян, старался изъясняться «по-народному». Настроение у него было приподнятое, и он почти захлебывался, когда говорил о панской культуре, о демократичности панов и шляхтичей, об их миссии быть щитом европейской культуры против «большевистской азиатчины». Только они, мол, обеспечат народу свободу и национальное равноправие.

Василь Бусыга пытался иллюстрировать панские тезисы о «дикости большевиков» примерами. Он распространялся о том, будто большевики притесняли простых людей, живших хоть мало-мальски зажиточно, забирали коней и коров, забирали кровью и потом добытую землю и отдавали ее лодырям, не способным трудиться в поле. Вспомнили тут и деда Талаша и его «дикий» поступок и осудили его самым решительным образом. Недаром же на его квартире стоял красный командир!

А дед Талаш за это время обдумал план дальнейших действий. Он вышел из своей засады, прислушался, осмотрелся. В вершинах деревьев печально шумел ветер, колыхавший между ветвями тонкую белую сеть снежинок. Внизу было тихо и глухо. Откуда-то, левее деревни, доносились далекие выстрелы. А может, это только казалось деду Талашу. Еще постоял минутку и медленно направился в сторону своего дома. Шел дед Талаш неторопливо, выбирая глухие лесные тропинки, так хорошо ему знакомые, шел через болота, скрываясь среди оголенных кустов лозняка, остро вглядываясь в белую мглу снежного пуха. Шел с таким расчетом, чтобы попасть к своему двору в сумерки, когда можно остаться незамеченным.

А к вечеру того же дня в деревне появилась группа легионеров. Вошли они бесшумно, незаметно, никого особенно не потревожив. Пан Крулевский, как видно, был уже заранее осведомлен об этой операции. Он побеседовал с начальником, после чего и легионеры и пан Крулевский исчезли из деревни, а через некоторое время сюда вошел целый взвод легионеров с офицером во главе.

Легионеры шли по улице браво, с напыщенным видом вояк и победителей. Молодой форсистый офицерик, остановив свое войско на площади, строго и коротко, как и полагается заправскому вояке, отдал приказание выставить караул. Он отметил посты, где охрана должна быть особенно бдительной, приказал наладить связь, выслать дозоры и вообще держать ухо востро. Часть легионеров пошла в наряд, а остальные разошлись по хатам.

Страх охватил бабку Насту, когда она увидела во дворе легионеров. Кроме нее, в хате был только один Панас. Легионеры направились к дому. Их было трое. Вошли не поздоровавшись, окинули глазами хату.

— А где, старая, твоя невестка? — спросил у бабки один из легионеров.

— К отцу с матерью пошла, сынок, — испуганно ответила бабка Наста.

— А не брешешь?

Бабка будто не поняла и ничего не ответила.

— А ты водил компанию с большевиками? — вдруг спросил другой легионер Панаса.

— Нет! — ответил парень.

— А большевики стояли у вас? — допытывались легионеры.

— Стояли по хатам. У всех стояли.

— Почему именно вашу хату выбрал большевистский комиссар?

— А я почем знаю! — пожал плечами Панас.

— О, пса мать! Большевики!.. А где батька?

Нашумев и пригрозив, легионеры вышли из хаты. Еще пуще перепугалась бабка Наста, затряслась. Что ж будет с дедом? И где он? Может, уже поймали его?..

Наконец она надумала тайком разыскать деда и предупредить его, чтоб он не возвращался домой.

4

Дед Талаш не сразу пошел к своему двору. Его потянуло к тому месту, где стоял стог сена и где произошло столкновение с легионерами. Притаился дед в кустарнике и осторожно стал всматриваться. Сена не было. Одно только стоговище, присыпанное снегом, чернело засохшими дубовыми ветвями. В этот момент что-то мелькнуло неподалеку от стоговища. Вгляделся Талаш — не иначе, человек! Кто бы это мог быть? То сливаясь с мраком, то выступая из него, фигура незнакомца приближалась к деду.

На том месте, где стоял стог, неизвестный на мгновение задержался, постоял, послушал, а потом двинулся к кустарнику. И сразу послышался нерешительный оклик:

— Го-го!

— Го! — отозвался дед Талаш, узнав голос своего Панаса.

Отец и сын встретились в кустах.

— А я тебя караулю, батька! — вполголоса сказал Панас.

— Ну? — отозвался дед Талаш, почувствовав что-то новое в тоне сына.

— В деревне легионеры… Тебя ищут.

Помолчали.

— Ты сегодня дома не ночуй, — сказал сын.

Старый Талаш почесал затылок.

— А как мать? — спросил он.

— Ничего. Напугали ее малость поляки. Боится, как бы не поймали тебя. Говорит, чтоб ты не шел теперь домой… Вот хлеб и сало.

Панас снял с плеча довольно объемистую торбу, этот извечный «паспорт» крестьянской доли. Несколько минут торба оставалась в руках Панаса. Старый молчал, точно взвешивая слова сына, а потом взял торбу.

— А сено все забрали?

— Все… Оставался возик, так приказали Максиму и тот отвезти.

— Вот паразиты! Нет на них пропасти! — с горечью покачал дед головой. — Чем же мы скотину кормить будем?.. Максим еще не вернулся?

— Нет.

Умолкли. Густой мрак нависал над Полесьем. В оголенных кустах вздыхал ветер, и уныло шуршали белые струйки снега в порыжелой траве. Деревня притаенно молчала. Только собаки, потревоженные нашествием непрошеных гостей, заполнивших дворы, перекликались злобным, остервенелым лаем и тоскливым завыванием.

— Вернется Максим — пускай съездит в Притьки к Лабузе сена занять, — сказал Талаш. Ему не давала покоя мысль, что скотина останется без корма.

— Да мы прокормим скотину, — подбадривал отца Панас. — Сена раздобудем, нарубим соломы, веток — не подохнет!

— Эге ж, старайся, сынку!

— Ты, батька, иди в Макуши, к Параске, и живи там. Если что, я к тебе прибегу туда.

Параска — замужняя дочь деда.

— Э-э, — махнул рукой дед Талаш, — обо мне, сынку, забота маленькая… Не знаешь, много здесь легионеров?

Видно, деда Талаша занимали какие-то особые мысли.

— Много! — понизил голос Панас. — Не меньше как двести. Да говорят, что еще в Вепрах их чертова уйма.

Дед наказал Панасу быть осторожным и разузнать побольше о легионерах. Назначили время встречи и разошлись.

Дни тревог, страхов и беспокойства наступили для деда Талаша и его семьи. Горевала бабка Наста. Такое лихо ворвалось в их жизнь! И где же она, та справедливость, на свете? За что должен мытариться старик? Кого он тронул? Кому мешал жить, что вынужден теперь, как бездомный бродяга, скитаться по лесам да по чужим углам? И так жалко стало ей старого, такая тоска охватила ее, что она заплакала. Вот и Максима с конем угнали неизвестно куда. Свое же добро заставили везти какому-то черту лысому, а скотина подыхай с голоду. Да еще отпустят ли его? Вернется ли? Семья разбита, разбросана, и неизвестно, как оно что будет.