На том берегу
Шрифт:
После таких раздумий, после того как все они, неясные и невысказанные, соединялись в моей голове в обыкновенные обидные слова, я и говорил отцу:
— А в самом деле, брось ты это! Купи спиннинг, ходи на рыбалку, а то за грибами вон… Себе на здоровье. Всех грамот и значков всё равно не заработаешь. А пионеры… Да им какая разница, кто к ним придёт, старый большевик или инвалид войны, ты или другой кто. Вон как орал ночью — аж мурашки по коже!.. Мать, скажи ты ему…
Мать глядела на меня предупредительно и виновато и, желая сгладить резкость моих слов, говорила с надеждой на наше примирение:
— Если бы не так часто да без волнений, тогда бы и ничего,
Но проходили дни, и снова начинал звонить телефон, опять его приглашали куда-то.
И он собирался. Ходил нетерпеливо по квартире, напевал молодецким голосом «По долинам и по взгорьям…». А после встречи возвращался с цветами, с пионерским галстуком на груди.
— Ну, мать, — заявлял он с порога, — исключительно слушали. И в пионеры опять приняли… Я у тебя вечный пионер. — Заметив, что мать хлопочет на кухне у плиты, предупреждал: — Чай пить не буду, не возись — какао пили с ребятами, в интернатской столовой.
И он долго ещё рассказывал ей о своей встрече, о том, как аплодировали ему мальчишки и даже учителя, как провожали потом шумной ватагой до трамвайной остановки. А она сидела перед ним, положив руки на стол, как школьница, слушала, радостно и понятливо кивая головой. Но я-то знал, чувствовал, что больше всего в эту минуту ему хочется, чтобы из соседней комнаты вышел я, его неблагодарный сын, и так же, как мать, сел бы подле него и слушал его рассказ, расспрашивал бы…
Но вот кончался день. Как всегда, шлёпая разношенными тапочками, отец завершал свой комендантский обход по квартире: проверял, заперта ли дверь, выключен ли газ, заводил часы…
И вдруг среди ночи…
Однажды он так же крикнул и затих, и я услышал, как мать беспокойно и суетливо заметалась по комнате за стеной, потом там зажёгся свет — узкая светлая полоска пролегла под дверью, просочилась в мою комнату. Растрёпанная, испуганная мать выбежала из комнаты:
— Отцу плохо! Зови «Скорую»… Господи, какой же там номер?
…Теперь, вспоминая всё это, я хочу одного: повернуть бы назад время и возвратить хотя бы один из многих вечеров, когда мы втроём — отец, мать и я — собирались, как обычно, на кухне пить чай, и чтобы отец, как когда-то, рассказывал нам о своём. И ещё я хотел бы, чтобы эти рассказы услышал от него мой сын, его внук. Но сделать это уже невозможно. Впрочем, как невозможно? Ведь всё это осталось со мной, и даже теперь, когда сам стал отцом, меня нет-нет да и будит вдруг среди ночи его крик. Разбудит и отзовётся запоздало собственной болью. И снова вспомнится та последняя ночь и тот рассказ, который я услышал от отца накануне.
В тот вечер он поздно вернулся домой, пришёл взволнованный больше обычного. Снял в коридоре пальто, ни слова не сказав ни мне, ни матери, прошёл к себе в комнату и лёг на кровать — прямо в костюме поверх одеяла. Мать, прислушиваясь, топталась перед дверью, не решаясь войти к нему, глядела на меня вопросительно и тревожно. Потом он вышел, долго плескался в ванной под краном. Мать не выдержала:
— Да что случилось-то? Скажи, я же вижу.
— А то и случилось, — вдруг сказал он, — что сын у меня отыскался.
И я услышал эту историю.
Его пригласили студенты педагогического института, второй или третий курс, молодые, в общем, парни и девчата, мои ровесники. И он рассказывал им о войне, о том, как воевали подо Ржевом. И о своих товарищах.
Он уж не помнил, как всё дальше было… Кажется, кто-то назвал знакомую фамилию, которую, разбуди отца ночью и спроси, он тут же назовёт первой в числе тех других… Кто-то
из ребят подтолкнул парня, молчаливо и настороженно сидевшего за крайним столом у окна, кто-то сказал ему:— Сашка, Авдеев, спроси, ну спроси же, чего ты, может, и правда…
Потом они стояли друг против друга: мой отец — фронтовой друг погибшего лейтенанта Авдеева и студент Авдеев — сын того лейтенанта. Да, всё сходилось, и не было сомнения, что это был его сын, тоже Александр. Фотографии в семейном альбоме и рассказы матери — вот и всё, что осталось студенту Авдееву в память об отце. Так случилось, что ни он, ни мать не знали до сих пор, где и как погиб лейтенант Авдеев. Было извещение: пропал без вести. И всё.
И отец мой, он, оказывается, искал все эти годы семью лейтенанта и не мог найти. Случай помог — вот эта встреча.
Опустела аудитория, а они ещё долго сидели друг против друга и разговаривали. Потом в коридоре, когда уходили, пожилая женщина, уборщица, распрямившись над ведром, понимающе взглянула на них, спросила:
— Сына, чай, повидать приехали?
— Угадала, мать, — ответил мой отец, — самого что ни на есть сына.
Всё это рассказал он мне в тот вечер. Но не сказал одного: того, о чём с такой обидой и горечью думал в те минуты. А думал он, конечно же, обо мне, о том, что в долгих поисках чужого сына он почему-то не заметил, как его собственный… Впрочем, кто может знать, о чём он думал тогда.
…Прошлым летом мы снова ездили подо Ржев. Я и Сашка Авдеев. Теперь уже Александр Александрович, учитель ржевской средней школы. Молча постояли мы у братской могилы, где похоронен его отец. Теперь мы каждый год туда ездим.
Что было, что будет…
Полуправдивый роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
— А будет тебе, дочка, дальняя дорога, а на дороге этой — нечаянная радость. Ты её не ждёшь, а она — нате вам. А дальше — какие-то хлопоты. Всё хлопочешь, хлопочешь… А вот и свиданьице сердечное в казённом дому, не иначе, в институте твоём педагогическом. А дальше, ты уж крепись, девка, ко всему будь готовая, дальше удар тебя ждёт какой-то, всё по той же, по дальней дороге. Но это ещё не скоро, коль по дальней, это, разобраться, во всякой жизни так, то, глядишь, ровно да гладко, а то вдруг и затрясёт, как на плохой телеге. Только держись!
Тётя Поля поднимает глаза, задумавшись на минуту, глядит куда-то поверх Надиной головы, поверх белой занавесочки, которой кухонное окошко призадёрнуто, будто и в самом деле в Надину судьбу, в её будущее заглядывает. И Наде, сидящей спиной к окошку, страсть как хочется оглянуться, посмотреть туда, проследить за её долгим, озабоченным взглядом: что же ей видится там, на той дальней дороге?
Год назад, перед тем, как уезжать из дома на вступительные экзамены, Надя вот так же, тайком от мамы, прибежала сюда и, хотя ни в какие гадания и в предсказания разные не очень-то верила, упросила тётю Полю поворожить. Предстоящая дорога, большой незнакомый город, чужие люди, подружки новые, ну и конечно вступительные экзамены — всё это пугало её ужасно. Вот и хотелось узнать заранее, хоть чуточку, хоть приблизительно…