Набат-3

Забубённый окаменел умом, ожидая момента полной отрешенности. Тогда наступит момент отчуждения, и в петлю с последним светлым проблеском в серятине мозга: авось не насмерть повешусь, авось вынут вовремя, авось ангел слетит с неба с благой вестью в последний момент: «Вылазь, родимый, тут гсбе Нобелевская премия вручена и чек на четыреста тысяч баксов, летим в Швецию...»

«За что? — медчил с принятием решения Забубённый. — Талантов у меня нет, языков не знаю, даже машину во­дить не умею... Но жалко ведь: совсем недавно в гальюне кафель настелил, горячую воду наконец дали... Вчера ма­карон купил, картошки, на месяц харчей хватит... Жалко, пропадут зазря».

И только к нему «была не была!» подъехала вплотную, крики за окном отвлекли: «Депутат в траншее! Настояще­го депутата прихватили!» Жил Осип Забубённый, между прочим, в Свиблове. Кинулся он к форточке, выглянул, а там народ с пилами и вилами к траншее спешит, а там какие впереди еще путчи. А через педелю после 19 августа вызвали Забубённого в нарсуд но делу «О порче народно­го имущества на тридцать втором километре Волоколам­ского шоссе». От такого поворота событий Забубённый забубенел до забубения. Едва из лап подьячих вырвался, рванул в Белый дом. Внутрь прежняя милиция уже не пу­щает. Стал дозваниваться с пышными усами такому. Ну- лижды нуль. Кое-как его с помощником соединили. А он ему отвечает: «Вас в списках защитников Белого дома не стояло». «Может, меня в защитниках и не стояло, — возму­тился Осип. — а кто на тридцать второй километр Воло­коламскою шоссе выезжал? Меня сам с пышными усами такой посылал! Лично!» «А, вон вы кто... — отвечал помощ­ник. — Народную технику призывали портить, а к чужой славе примазываетесь!» И короткие гудки.

Но не на того напал: закусил удила Забубённый и добился справедливости. Порчи имущества суд не уста­новил, просто Минобороны иод шумок вешало на Оси­па пять танков и три бэтээра, их прапор с похожей фа­милией выменял у чеченов на ящик красного. Опять он в Белый дом, а в списках не значится. С пышными уса­ми такой был, кто гранаты на растворимый кофе разме­нял — был, секрсгутки-раскладушки были, даже Вова Зайпман был! Он с крыши Белого дома антенну спер, чтобы продать по случаю. Теперь он с медалью на Ста­рой площади стоит с плакатом: «Подайте защитнику Белого дома на спирт «Ройял» для промывки ран!» Нор­мально подают, третьеводни «понтиак» приобрел по слу­чаю. Его знают всс. Дело тут не в субъекте, а в объекте революции: кто правильно ее цели понимает, тот себе в щели набивает. А Забубённому чуть морду не набили за надоедливость. Добрался-таки он до с пышными усами такого. Делать нечего, припомнил он его и велел в де­путаты пристроить, лишь бы отвязаться.

Несправедливость к себе лечил Забубённый депутат­скими буднями, но душевная рана затягивалась плохо. Не­сварение характера, стал до крови правду-матку резать. Попервыхс заедишциками партии «Дай-дай» срезайся. Их платформа тогда называлась «Бигарадия». Туманно и та­инственно. А Забубённый в словарях покопался и выко­пал, что «бигарадия» по-японски «дай-дай» и вся партия — дай-дай, что и выложил на утреннем заседании.

Подходит к нему в перерыве умный мужик, каперанг Хмырько, и с ходу спрашивает1: «Чего добиваешься?» «Жиз ­ни не пожалею, искореню нечисть». «Пожалей, — совету­ет Хмырько. — Молод еше воевать с ветряными мельни­цами. Не спорю, все мы тут дай-дай, мерзавцы, мудаки и мозгляки. Это мы — МММ, и пас знают все. И мозгов у нас маловато. Но с мозгами тут от горя взревешь. Меня, к примеру, только на водку и баб хватает. Захребетному пен­сию надо наработать и хату в четыре комнаты, Вавакину — продать хоть что, хоть стрелки Спасской башни. Шибско- му — побольше прав, поменьше обязанностей, чтоб юмо- рилось на здоровье. А разгонят нас до срока? Думаешь, честные придут?» Забубённый твердо: «Придут!» «Иди ты! — рассмеялся каперанг Хмырько. — По законам фи­зики первым на поверхность всплывает дерьмо. — Гут он увидел в глазах Осина нехороший блеск и добавил прими­рительно: — Чего ты, мужик, с лакеями связываешься? Все мы тут по сути своей лакеи. Вся страна лакеи. Где ты в Хамлаидии честных лакеев видел? Эта братия из любого алтаря кормушку сделает, любого чистюлю замарает, чтоб от них шибко не отличался. Ты умный, а умные с бандой не связываются. Поэтому для хамландского парламента вывели особый сорт умственных людей. А если ты шибко умный, сваливай, а мне по-человечески отпущенный срок жизни хочется пожить. Пока я в ливрейных лакеях слу­жил, пакозырялся дундукам. Не лезь ты в драчю ас и без гебя долбают псе кому не лень, тебе не позволим. Не таких обламывали, справедливцу Казаннику ручки об­корнали, а тебе до него, как тузику до линкора. Тут свое, кровное, защищают, воровать нам особо нечего, пожить бы только. С такой прытью ты бы за Тимурову команду взялся — это у них вор па воре, проходимей па проходим­це. Хочешь, документами снабдим, комиссию специально дчя тебя создадим?»

Сладил с Осипом Хмырько. Покумекал он и согласил­ся, ибо комиссия называлась «Комиссия по защите чести и достоинства народных избранников извне». Внутри За­бубённый уже прославился. Сумел вывернуть дело наи­знанку и наружу. Доверили выпившего депутата из выт­резвиловки выручать — с кем не бывает, — он велел до утра его держать, нечего таким срамить парламент. Как милиция ни охоча до жареного, засомневалась. Вызвали дежурного по городу, а тот решение Забубённого отме­нил. Дал машину и велел доставить народного избранни­ка под белы ручки прямо в «Россию». Другой случай: ле­вый уклонист с честным гаишником схватился. Сущий казус, но случай был. Мчался уклонист в аэропорт на сво­их «Жигулях», подрезал «Икарус», тот его и долбанул. Л избранник хай поднял: я, дескать, за важными документа­ми спешу, мне надо, так что гоните с каждого пассажир­ского носа по сотне за ущерб. Честный мент согласился подтвердить, но вмешался Забубённый, велел составить протокол честь по чести. Третий случай, пятый, десятый, чаша терпения коллег переполнилась. Тогда ему пахап-спи кер врезал по полной мерке: не по пути с мерзавцами — топай, держать не станем. Не срами чсстую компанию.

«Повешусь все же», — твердо решил Осип и вынул брючный ремень. Каргошка в желудке переварилась, мрач­ные мысли победили. И опять незадача: звонок из «Рос­сии». ' Овсдали о Вавакине.

— Так вот, — осознал случай Забубённый и накрутил ремень на руку, — свалился он в канаву сам и убежал сам. Бить его не успели, хотя надо бы. И оставьте вы меня со своими глупостями.

Трубку бросил и приступил к повешению.

Каперанг Хмырько-сан оценил взглядом Вавакина- оглы. Грязный и жалкий, он тянул на семь сорок но ны­нешним деньгам.

— Честно ответь, мерзавец Вавакин, сам в канаву сва­лился?

— Как можно товарищу не доверять? Я на краю гибе­ли был! — расплакался Вавакин-оглы.

— Будя врать, — поддержал Захребетный-баба. — Лап­шу на уши не вешай, Военно-Морской Флот зря не со­мневается.

— Сам, — поник Вавакин и стал выглядеть на сорок копеек.

— А кто ж тебя избил? — ехидно спросил Шибскии-кун.

— Но хотели же! — вздернул голову мерзавец Вавакин и дотянул до трешки.

Все вздохнули с облегчением, сошлись в цене товарища.

— Хоть он и мерзавец, что деется, "мужики! — всполо­шился Болтянко-оглы. — Развинтился народишко напрочь! Мы вкатываем, законы как проклятые принимаем, чтоб им легче жилось, а чернь поганая взялась над нами измываться.

— Не горячись, не у микрофона, — остудил его капе­ранг, принимаясь заново допрос мерзавцу Вавакину чи­нить: — Какого хрена ты по улице шастал? Чего тебе здесь не хватает?

— Диспетчсршу он, Зинку фон Васину, недотрахал, вот она ему и мстит, машину с возвратом не дает, — подска­зал Шибский-кун.

— Эх ты! — ткнул в Вавакина пальцем Хмырько-сан, как в прокаженного. — Товарищей не позорь.

А Шибский-кун тут как тут:

— Не можешь пиписькой, ты бы где пальчиком, где языч­ком Верке бы удовольствие составил. Пару сеансов — и па «шевроле» кататься станешь. В любимчики попадешь. Уметь надо! Ласковое телятко сосет две матки. Запоминай на будущее.

Мерзавец Вавакин вздохнул горестно. Придется осво­ить науку, иначе счастья не видать ему в депутатах.

Зазвенел телефон, отвлекая всех от мерзавца Ваваки­на. Звонила Катька Махова из фракции «Женщины за кон­трацептивы». Жила она в своей квартире, которую застол­била по кустам в годы пионерской «Зарницы», но вниманием российских самцов не обходила. Трубку взял каперанг Хмырько, но едва узнали все, кто звонит, сразу поняли: засвсрбило у бабы, не отвертеться.

— Васичек, кто у тебя? — спросила Катька томно.

— А кто нужен?

— Хоть ты, на хулой конец.

— С. чего у меня худой конец? — оскорбился каперанг.

— Ну зачем обижаешься? — захихикала Катька. — За­была, значит. Заглянул бы, а?

Чего бьт я к тебе заглядывал? — вовсе остервенел каперанг. — Платформа у тебя воинственных размеров, валенок родней. Занят я, толковище у пас, — обрубил швар­товы каперанг.