Набат-3

— Милая, — наставляла Нинелия Мот пришедшую на сеанс раскладушку, — тебе незачем домогаться твоего шефа в лоб. Заведи романчик с помощником, а то и с соперни­ком босса.

— Он выгонит меня! — с ужасом возражала та. — Где я такую лавочку' найду?

— Не выгонит. Тебе, как я понимаю, не очень-то надо трахаться с ним? — воспитывала гадалка.

— Какое траханье! Он ледршта!

— Чудненько! Поймай его за этим делом, сними на пленочку, негативчик мне, а я порчу мигом наведу, — по­ясняла Мотвийчучка, хотя прекрасно сознавала, что са­мая порча настроения от шантажа. Этими штучками она умело пользовалась, а глупые давилки восхищались про­ницательностью госпожи Мот, не додумываясь даже о простоте ее промысла: Шурик со своими приятелями из братвы позже выколачивал не одну тысячу гринов из не­радивою голубого избранника.

Ну сей раз гадалка денег брать с пришедшей раскла­душки не стала, чем еше больше расположила се к себе, но попросила:

— Я тебе твоего на блюдечке преподнесу, а ты моего ребенка пристрой к нему в помощники. Сможешь?

— О чем вы, Нинелия? Пусть приходит завтра, я сама выпишу ему удостоверение, — обрадовалась та возможности сохранить двести долларов. — Какие сложности? Мы, сек­ретарши, давно взяли в руки этот процесс! А если он хочет работать в аппарате, я проведу приказ о его назначении.

— Пока ограничимся удостоверением, — отнекалась Мотвийчук. У нее были свои виды на статус Шурика.

На следующий день Сонечка во французском костюм­чике и при нахальной физиономии не поленился побро­дить по коридору у кабинета Вавакина.

— Ты какого хрена здесь болтаешься? — вылупился на него Вавакин. — Я же велел тебе удостоверение сдать и топать к едрене фене.

— А кто ты такой? — ответил с пренебрежением Со­нечка. — Я помощник депутата Захребетпого.

— И? — продави;! Вавакин при виде развернутого до­кумента. Ему показалось, что с фотографии на удостове­рении на пего глянул чертик, а сбоку приписка: «Нашим салом но мосалам» — И? — Не произнеся других звуков, Вавакин ретировался.

Отметив событие бутылкой шампанского и сытным ужином, Нинелия Мот приступила ко второй части свое­го плана. Она ласково сообщила Вавакину, что все обо­шлось, Сонечка пристроен, даже извинилась за нею, а насчет операции все согласовано. В ответ Вавакин тоже пробормотал извинения и пообещал ирозвониться в бли­жайшее время. Силу Вавакин уважал.

Третья, кульминационная часть разрабатывалась тща­тельно. За помощью она обратилась не к сыну — он глуп для серьезных дел, — а разыскала третьего по счету быв­шею муженька.

Володя Христоумов когда-то числился членом Союза писателей и жил вольготно, написав пару книжек о стро­ителях коммунизма. В советское время быть членом писа­тельского союза означало жить безбедно: кукарекнул во здравие и живи покойно. Там собралась такая шатия-бра­тия, где пишущему человеку делать было нечего. И дело даже не в членстве СП, а в членстве Литфонда. Что может высидеть бедолага задницей за повестушку? На молочиш­ко, не больше, а из Литфонда можно таскать не перетас­кать. Сходил в поликлинику, пожаловался па головные боли — месяц на больничном обеспечен, 150 рэ в карма­не. Или объехать кой-какие веси: Ставрополыцину в пору созревания винограда, Камчатку, когда красная рыбка пошла, Таймыр — за песцами дтя жены, Полесье — себе на шапку из бобра. Так еще поездку оплатят, гонорар за выступления перед массами! Когда тут книжки писать и — зачем?

Володя Христоумов стал членом СП в возрасте зрело­го самца на Камчатке. Сдуру женился от дармовых зара­ботков. По манили теплые ветра. Развелся, оставил жене с детенышем дармовую квартиру и отбыл во Владивосток. Там опять получил дармовое жилье и — женился. И — дитя нажил, и опять поманили теплые ветра. Заехал в Крас­нодар, где квартиру сразу пе обещали. Стал в позу твор­ческой личности и уехал учиться в Литинститут. Выл та­кой при советской власти, где из абсолютно тупых делали шибко идейных и вешали ромбик на грудь, что означало поумнение. Володя и без ромбика считал себя личностью, от столицы хотел главного — простора для личности. По­кантовавшись пару месяцев с матерями-одиночками, про­давщицами и даже с одной зубным техником, он просмот­рел список предполагаемых невест и остановился на кандидатуре Пины Мотвийчук. Та, по его понятиям, была абсолютной дурой, даром что работала библиотекарем в райкоме партии, жила в кирпичном доме и очень любила ото дело до полной безотказности, Боже упаси назвать ее проституткой! В советское время магерей-одииочек назы­вали честными давалками. Сам Володя предпочитал тра-- тить ночь па разговоры о своем творчестве, умел нашеп­тывать ласковые штучки в ушко, а женщина, как говорится, любит ушами. Как нИ полюбить такого, еще и писателя? Сошелся марьяж. За "пять лет совместной жизни Вололя вступил в КПСС, помог благоверной осилить институт марксизма-ленинизма, и благоверная в гору пошла, стала помп ом завотделом по идеологии. Тут бы жить-поживать и добра наживать, так Ельцина принесло с демократами, и лопнули красивые планы Володи Христоумова. А он-то вознамерился эпохальный роман писать: «Сага о комму­нистах»... Запил. От безденежья, от грусти ли, Нинка выг­нала его. Расстались, в общем, мирно, чуть ли не со слеза­ми об ушедшей любви. Так, мол, и так, милый, а двум выпускникам умственных высших заведений не выжить. Мотвийчук занялась гаданием, а Христоумов пошел, солн­цем палимый. То к демократам прибьется, то к национа­лам подастся, где стопку поднесут, где на опохмел дадут.

А у Мотвийчучки дела пошли в гору в период полного поглупления народа, а Володя язву нажил от вина азер­байджанского розлива. Изредка названивал Пинуське, жа­лился на безденежье и напоминал о светлой поре их люб­ви. Нинуська подбрасывала тышопку-дручую, сердобольная женщина, а потом надумала: «Какого хрена я стану под­кармливать этого бездельника задарма, если один уже си­дит на шее, и сидит прочно?» Мудрая мысль.

— Вовчик, — сказала она при даче очередной порции отступного, — взгляни, я тут роман написала... — Поту­пилась. И тишина. Л потом в лоб: — Займись обработкой, чтоб взахлеб читалось, нынче все пишут. Л я тебе заплачу.

Скажи она: давай снопа сойдемся, он бы не так лико­вал, как от такого предложения — стабильный заработок!

— Нинуська! — повалился в ноги Христоумов. — Я из тебя богиню дамского романа сделаю!

И ничего так пошло дело. Нинуська обдумывала сю­жет, а Вовчик, прихлебывая сертифицированную водоч­ку, воплощал задумку в сногсшибательное чтиво, а алчное издате л ьство 11 убл и ко вадо.

Глупый читатель почитывал.

Первый роман, «Я — колдунья», сделал из Мотвий- чучки госпожу Мот. Второй роман, «Запутанная путана», дал ей денежную клиентуру. Заезжие гости вообще держа­ли ее в руках как верительную грамоту, молили продолже­ния. Оно состоялось. Прорезалась научная мысль, приви­тая в институте марксизма-ленинизма, и вышла книга не ниже, чем настольная: «Как давать, кому давать: принци­пы совокупления юных млекопитательниц». Не пошло. В издательстве сидели не полные бараны, испугались откро­вений наставницы — ведь у многих были дети! «... Я под­стелила собственные шелковые трусики, и мы отдались блаженству прямо в сточной канаве». «...В тринадцать лет я познала истинный вкус орального секса». «...В положе­нии у забора главное — лучше упереться». Опыту госпожи Мот верили, по печатать пе хотели. Тут и сам Вовчик ис­писался и спился, и-лишняя слава госпоже Мот показа­лась ненужной. Его выгнали вторично.

Она вспомнила о нем неожиданно для реализации плана мести.

— Вот тебе деньги, купи приличный костюм, должен выглядеть как профессор-нейрохирург, — наставляла она. Рискованная залея: Христоумов мог пропиться до простра­ции, и она предупредила: — Не вздумай исчезнуть, пе взду­май пролиться. Потеряешь больше, если не все, — по­смотрела она многозначительно.

Фортуна улыбнулась ему. Христоумов стойко обходил ларьки со спиртным в витринах, вошел в шоп с иностран­ным названием и вышел в черной тройке. Да, сказало ему зеркало в шопе, вылитый профессор-нейрохирург. Нинусь­ка, пардон, госпожа Мот, добавила: надо бы гуфли новые, рубашку, галстук. И добавила денег па обновы. В жизнь Христоумова вместе с надеждой вошел и ремень с надпи­сью «Ренглер» на бляхе. Такого у него не водилось преж­де. Жизнь налаживалась.

В прежние годы сутулый, с узкими плечиками, в очках и вечно коротких брючках, он в лучшем случае тянул на гинеколога районной поликлиники, теперь, в тройке и бе­лоснежной сорочке, его уже Вовчиком как-то не назовешь. Госпожа Нинелия от себя добавила очки в позолоченной оправе с нснснушками и впервые назвала его Владими­ром Викторовичем. Ее жгла такая жажда, мести, что ску­питься она не могла. Добавила наставлений:

— Подчитай литературку, и начинаем работать.