Набат-3
Шрифт:
— Сергей Алексеевич? — оторвала Толмачева от приятных размышлений Сичкина.
— Что тебе? — вздрогнул Толмачев.
— Пойдемте к Свинько, он в сознании и несет непонятную чушь, но такую заумную!
В палате, где лежат Свинько, Толмачев первым делом приподнял простыню, хотя и без этого было понятно, что напряг фронтальной мышцы не исчез.
— Чем мается наш уважаемый избранник народа? — ласково спросил он Свинько.
— Мэне сана ин корпоре сано. Ил эст: хомо сум, хумани нихиль а мэ ажэнум путо[4], — провозгласил Свинько.
– -
— Ошибаетесь, милейший, — вполне здраво возразил Свинько. — Тимур Егорович — продукт эпохи в силу чрезвычайных обстоятельств. Он глуп до такой степени, что нормальным человеческим языком никогда говорить не сможет. Ayr Цезарь, аут нихиль[5]. Поэтому он явился провозвестником нобых времен, расцвета шарлатанства, вождь когорт алчных бездарей. Апрэ ну ле долюж[6].
— О! — изумился Толмачев грамотным и убедительным доводам Свинько. — В нашем сумасшедшем доме родился истинный гений!
— А где им рождаться еще? — спросил Свинько с улыбкой мудрой тихости. — Согласно законам природы именно в среде придурков рождается гениальность. Ибо дура леке сэд леке[7]. Что в переводе на русский означает: закон — дурак, но это закон. Благодарю за внимание, — закончил Свинько под хохот Толмачева. Давненько он не смеялся от души. Свинько смотрел на него взглядом освященного патриарха на придурочпого шамана.
— Прекрасно, почтеннейший! — воскликнул Толмачев. — Как только укротим вашу крайнюю плоть, можно возвестить о победе передовой советской науки. — Вид разглагольствующею Свинько дела! его поистине счастливым. Это уже образец, операция закончилась успешно. —
Л что говорит древнейшая китайская медицина но этому поводу? — решил он уточнить, такими ли энциклопедическими стали знания Свинько.
На это тот ответил:
— Во яо цхао, во буяо тундзо.
— Переведите, почтеннейший, — попросил Толмачев уважительно.
— Не хочу работать, хочу сношаться.
Толмачев разразился новым приливом хохота. Он закашлялся и, унимая развеселившихся медсестер и санитаров, которых набилось в палату уйма, спросил:
— А кто же тогда будет работать?
— Как сказано в Коране, сура «Паук», «...в тот день, когда настигнет вас наказание сверху и из-пол ног, скажет Всевышний: «Впустите то, что вы сотворили! Ибо...»
— Про это не надо, — оборвал его, поморщившись, Толмачев. — Изысканий на сегодня хватит. Вышли все отсюда, — оглянулся он на персонал, воспринимающий происшедшее развлечением. — Цирк нашли... Все по местам!
11е оборачиваясь больше на Свинько, Толмачев пошел к себе в кабинет с гордо поднятой головой. Бесспорно, операция изменила Свинько до неузнаваемости. Каким- то образом его котелок стал варить иначе, из посредственности образовалось нечто, заслуживающее пристального внимания, обрывки некогда прочитанного сошлись в голове Свинько стройным логическим мышлением, и кто знает, как теперь повернется к Толмачеву судьба.
«Нобелевская премия! — рисовал радужные перспективы Толмачев. Ту г тебе и шикарная лечебница в Альпах, и всемирные светила, почтенно слушающие ею доклады на престижных симпозиумах. — И деньги! Масса дензнаков!»
Потирая руки, Толмачев плавал в ласкающих волнах иллюзий.
2-7
Обиженная Вавакиным колдунья Мотвийчук не находила себе места. Неслыханное- оскорбление — обматерить се мальчика! Да как он смел, депутат этот сраный, кто он такой тягаться с пей! Она металась по своим магическим покоям среди благовонных дымов, сшибая тучными боками гадальные причиндалы, и походила на бомбу с зажженным фитилем, которая крутится на иолу и вот-вот взорвется.
— Успокойтесь, госпожа, — увещевала секретарь, полногрудая дама. — Вы правите миром, а не этот мозгляк.
— Нет, я не возьму в толк, — прикладывала Мотвийчук маленькую ладошку к узенькому лобику, — да как он смел? — В свои неполные пятьдесят и крутую упитанность, она довольно бодро перебирала ножками, источая проклятия па Вавакина. — Так унизить моего мальчика! Ребенок доверился этому кретину, а он надругался над ним! Не прощу, кары нашлю!
Балбес Шурик сидел тут же и ждал, когда пар из мамаши частично выйдет и можно будет выудить у псе пару сотен баксов. Как бы на зализывание ран моральных.
Гак оно и случилось в конце концов. Он умело вызвал гнев мамани и не без основания надеялся получить отступные. .Л что обидчик будет наказан, он не сомневался. Попроси маманю суп сварить, бурда получится, объяснить, что такое «резервуар», сроду не объяснит, с презервативом спутает, а делать пакости — тут она мастер... Снабдив сынулю баксами и отослав прочь полногрудую секретаршу, она стала обдумывать план мщения.
— Я тебя жестоко накажу, мерзавец! — шептала она страстно. Змеиные шкурки, толченные в ступке? Крысиные погадки?
Н-е-е-е-т... Настоящая колдунья и порчу наведет по- пастояшему!
«Кровь из носу, по мой мальчик станет помощником депутата!»
Это был первый акт мщения.
Как раз сегодня ее должна посетить какая-то думская сучка, с ней она быстро сговорится.
Раньше Мотвийчук -относилась ко всем обитателям Думы обыденно, как к носителям приличного заработка. Принимала вежливо, врала упоенно, посетители не жаловались. Если бы не желание сына стать помощником депутата. Секретутки-раскладушки, иначе она их не называ- ; ла, платили хорошо, гадая на своих содержат елей, и гадание , всегда сходилось. Их боссы становились щедрее, доступ- . нее, столь же шедро с ней расплачивались гадающие. День-
* гами, дорогими подарками стремились заручиться друж-
• бой. Слава ее росла, содержанки валили валом. И никакого мошенничества. Просто Мотвийчук знала, какие струнки характера можно задевать, па каких играть. Наблюдательность и разумная интуиция — таков секрет. Долго ли расположить к себе шефа, зная домашний телефон, чтобы втереться в доверие к жене? Или, зная о взятках шефа, умно держать его на крючке? Или, зная о продажности депутатского корпуса, долго ли обрат ить этот факт себе на пользу? Секретутки откровенничали с Мотвийчук, и она лучше Генерального прокурора знала, где, как и что гадят избранники парода, какой законопроект не пройдет и что делать, чтобы он прошел, и вообще как из любой глупости получить закон. Рели Дума состояла почти полностью из коммунистов, бывших и нынешних, им не привыкать сказку делать былью, а быль анекдотом.