Начальник Америки

— До сих пор тебя это мало волновало, — заметил Лёшка. — Напротив, ты всех загонял в компанию.

— На первом этапе колонизации авторитарная система имела некоторые преимущества, — признал я. — Давала возможность посылать людей туда, куда нужно, не считаясь с их желаниями. Однако теперь негативные последствия начали перевешивать. Люди не надрываются, работая на чужую мошну. С энергией берутся за дело единицы, а подавляющее большинство старается не перетруждать руки и мозг, используя для отлынивания вековой опыт зависимого русского человека.

— Отпустишь их на свободу, они и вовсе перестанут работать.

Лёшка был прав, но как всегда лишь отчасти.

Несколько лет назад я рассчитал около двух сотен зверобоев. Всё равно основной упор теперь делался на скупке шкур у индейцев. Некоторые из промышленных отправились к конкурентам, другие устроились работать на верфях или заводиках. А около сотни остались совсем без работы. Я надеялся, что парни не захотят возвращаться в студёный Охотск или на бесплодную Камчатку, что они волей-неволей займутся каким-нибудь бизнесом или хотя бы сельским хозяйством. С первым предположением я угадал, а со вторым ошибся.

В результате возникла прослойка бездельников, что предпочла слоняться по острову, собирая грибы или ягоды, ловя в силки мелких зверушек, рыбу и лишь изредка подрабатывая добычей всё тех же шкур. Их сдавали в фактории, в компанейские магазины, в обмен на мелкий товар или табак. Вместо дальневосточных промышленников я получил классических американских трапперов.

К ним понемногу присоединялись новые люди. Солнечный остров благоволил бродягам. И хотя меня по большому счёту устраивали любые колонисты, основной проблемы это сословие не решало и даже создавало новую. По местным индейским традициям любой мог охотиться на территории племени, если дело касалось пропитания или выживания. Но бить зверьё для обмена или торговли считалось покушением на устои, на родовые владения. Пока трапперов было мало это не приводило к конфликтам, но кто знает, то нас ждет дальше?

— Свобода не даёт такой концентрации усилий, зато обеспечивает стабильный напор во всех направлениях, а также создает резерв из людей. Малой трещинки достаточно, чтобы просочиться интересу. А кто знает, которое из направлений окажется полезнее завтра? Но главное — это моя личная свобода. Свобода от тысяч дел.

— Устал? — с сочувствием спросил Лёшка.

— Устал, — согласился я. — И тем больше причин энергично браться за дело.

Глава двадцать вторая. От заката до рассвета

Глава двадцать вторая. От заката до рассвета

Мы взялись за дело.

Тропинин, невзирая на наступающую зиму, перекапывал многострадальные набережные, уже перенесшие благоустройство, прокладку водопровода, канализации, ливневых стоков и дважды замощенные, согласно последним изобретениям сумрачного гения. Печи он расположил в недрах недостроенного Нового форта (тот фактически представлял собой насыпь для размещения орудийной батареи). Оттуда магистраль проходила вдоль набережных, снабжая фонари на полых чугунных столбах, а также светильники в атриуме «Императрицы».

Пока Лёшкиными усилиями создавалась первая с мире газовая сеть, я занимался экономикой как таковой. Создать почти с нуля социально-экономическую систему — задачка немногим проще сотворения мира. Причём мы спешили, а значит и запустить её следовало в короткий срок, сравнимый с тем, что потребовался библейскому демиургу.

Я исчертил бумаги не меньше, чем Тропинин, когда он планировал конвейерное производство или металлургический комплекс. Увязывал в единое целое цепочки экономических связей, рассчитывал объёмы производства, потребности в сырье и рабочей силе. Это не лавки, не мелкие мастерские, тут перепроизводство грозило банкротством целой отрасли, огромной дырой в бюджете.

Но свободе претит жесткое планирование, поэтому всё равно оставалось множество дыр и изъянов. За экономические просчёты предстояло расплачиваться собственными шкурами котикам и каланам. Весь дисбаланс я собирался покрывать за счёт меховой торговли.

Первым делом мы с Комковым расчленили мою огромную компанию на куски. Крупные и помельче. Отпустили в свободное плавание хозрасчётные отделения — стекольную, бумажную и кирпичные фабрики, кожевенный завод, карьеры, каменоломню, лесопилки, гостиницу, винокурню Незевая и кабаки Тыналея (их было уже четыре — по одному в каждом районе города). Строительное подразделение поделили на несколько артелей, чтобы создать конкурентную среду. Отпустили на вольные хлеба дилижанс, конюшню, несколько кузниц и столярок, что работали на Старой верфи, и даже газету с типографией. Реформа коснулась не только Виктории. Независимыми стали сахарная фабрика на Оаху, опытная звероферма на Уналашке, коптильни, засолочные рыбные фабрики. И конечно мы приватизировали почти весь промысловый и транспортный флот компании.

Алгоритм я уже отработал на лавках. Компания вела взаимозачеты, а также сохраняла небольшую долю в бизнесе, отдавая его в рассрочку или даже даром зарекомендовавшим себя квалифицированным работникам. Памятуя, чем закончилась приватизация в родной стране, посторонних людей мы к активам не допускали. Только тех, кто зарекомендовал себя в каждой конкретной сфере. В отдельных случаях создавались паевые товарищества, иногда семейные предприятия. Люди со стороны могли рассчитывать на мою поддержку, но лишь в абсолютно новом деле.

Для новоиспеченных хозяев поначалу почти ничего не менялось. Обычно они уже знали, где брать сырье и куда отдавать готовый продукт. Новизной являлась лишь система оплаты, но поскольку расчеты пока что шли безналичным способом через Комкова, то и здесь поначалу мало что изменилось. Во всяком случае до тех пор, пока не начнут расходиться цены. Я надеялся, что это будет происходить постепенно.

Сложнее оказалось разобраться с многочисленными предприятиями Тропинина. Индустрия Эскимальта представляло собой неорганизованное чудовище из больших и малых заводиков, мастерских, вспомогательных служб. В большинстве из них моя компания, будучи основным инвестором, имела значительный пай. Чем я и воспользовался.

Лёшка поначалу сопротивлялся, но после нескольких попыток мне удалось подобрать к нему ключик.

— Ты должен сосредоточиться на заводе заводов! — заявил я.

— Заводе заводов?

— Да! У тебя не хватает сил и времени на всё. Везде успеть и невозможно. Ты должен сосредоточиться на производстве средств производства. Так нас учили в эпоху исторического материализма. Не нужно самому тянуть проволоку или фабриковать гвозди. Сделай линию и продай её или отдай в долг надежному человеку. Пусть тот парень сам думает о спросе, продвижении и прочем. Ты высвободишь массу времени и создашь ещё один завод, вместо того чтобы суетиться с отладкой производства и сбытом.

Лёшка задумался потянулся за трубкой.

— Да, это многое расставило бы на свои места.

Надо сказать он быстро вошел во вкус и нередко использовал открытую мной для мелкого бизнеса кредитную линию, чтобы пристроить некоторые из своих технологий. Если я создавал лавки, он создавал целые отрасли.

Между прочим Тропинин внедрил две замечательные мелочи, которые повлияли на образ жизни — мясорубку (сколько я не искал образец, так и не смог найти, видимо его ещё не изобрели) и экструдер для производства макарон. Следствием стало «изобретение» макарон по-флотски, которые сразу завоевали популярность в нашем морском сообществе. Суть инновации заключалась в переработке солонины в более удобный для потребления продукт. Вымачивание засоленного большими кусками мяса традиционным способом требовало больших объемов воды и времени. Затем воды требовала варка, которая тоже занимала много времени (а значит и расхода дров или угля). Но стоило вам пропустить мясо через мясорубку и бросить фарш в кипящую воду, как лишняя соль и жир за пару минут выходили из него, а в этой же воде после изъятия мяса и снятия накипи можно было приготовить макароны, убивая таким образом несколько зайцев разом. Вода же, наряду с дровами или углем, лимитировала дальность переходов и грузоподъемность.