Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР…
Шрифт:
Я отпросился сходить в свою зоновскую каптерку, дабы собрать хранящийся там жалкий личный скарб и откопать свою финансовую заначку. Кроме того, предстояло зайти на поселковый почтамт: мне пришло заказное письмо.
Отдав квитанцию, получил конверт. Обратный адрес был странный: Москва, улица Шверника… Кто из моих знакомых живет на улице Шверника? Неужели… Кольнуло предчувствие внезапного и весьма приятного сюрприза, и оно меня не обмануло: это был адрес Высоцкого!
Я тут же раскрыл конверт, в нем таились три страницы, исписанные с обеих сторон перьевой авторучкой. Это были тексты песен на армейскую тему: «Мы
«… Все собирался тебе написать, да не доходили руки: повседневная работа, забота о ближних (все-таки я «семейный» человек), суета сует… Но о тебе не забываю, только думаю, чем ты будешь заниматься дальше, как сложится твоя судьба? Все новые песни переписывать и посылать тебе бессмысленно, вот три — по-моему, близкие твоей сегодняшней жизни, и с которыми стоит «поработать» на досуге. Пиши, мне будет интересно получать от тебя любое известие, т. к. считаю, что оно искреннее и правдивое.
Аккуратненько убрав конверт в карман галифе, вышел из барака почтамта, тут же, на улице, столкнувшись с Труболетом. Тот был в джинсах, пестрой рубашечке и пижонской черной шляпе с длинными краями.
— Вот так да! — сказал я ему вместо приветствия, несколько обескураженный его вызывающим вольным нарядом.
— Босяк фасона не теряет! Свобода, начальник! — заулыбался он, сияя множеством золотых коронок. — Сегодня откинулся…
— И куда теперь?
— Россия большая, лохов много… — прозвучал ответ. — Кстати, — он сорвал с тополя лист, стерев с новенького остроносого штиблета пятнышко грязи. — В зоне нашли пустые бутылки, «кум» икру мечет, роет, где источник… Леня — в шизо. Так что, глуши мотор…
— Знаю, новость прошлого дня.
На том мы с Труболетом и распрощались.
Вернувшись в казарму, в весьма приподнятом настроении от полученного письма, послужившего мне огромной моральной опорой, я собрал вещмешок и возвратился к комбату за предписанием о переводе и пакетом сопроводительных документов.
Пункт моего назначения в предписании был указан в незатейливой и краткой формулировке: седьмая рота, станица «Николаевская».
— Разрешите идти? — поднес я руку к околышу фуражки.
— Сгинь, нечистая сила! — рявкнул комбат.
Майор, на чьей машине я отправлялся к новому месту службы, на полчаса заехал в колонию пообщаться с администрацией, а я тем временем попрощался с ребятами из караула, обошел пожарище, погруженный в сентиментальные воспоминания о дизеле, прошедшем лете, своей уголовной бригаде, членов которой мне вряд ли суждено было когда-либо увидеть, да и не стоило, наверное, встречаться с этакими субчиками на свободе…
«Кум», вышедший провожать ответственного полковника, сказал мне на прощание следующее:
— С тобой, возможно, еще встретимся… Хотя, общий режим светит тебе навряд ли. Строгий —
это да. А со временем и особый.— Желаю вам аналогичных благ, гражданин начальник, — учтиво ответил я.
— В машину, сержант! — ледяным тоном подытожил нашу пикировку майор.
И вот, поселок Южный позади… Теперь меня ждала неведомая станица «Николаевская».
… В Берлине, спустя почти двадцать лет, я спустился в метро и вдруг на платформе среди ожидавших поезда пассажиров, заметил знакомое лицо…
Долговязый небритый мужчина в потертом пальто и в рыжей мохеровой кепке, похожей на неряшливый парик с химической завивкой, напомнил мне почему-то Труболета из моей незабвенной бригады зэка. Да откуда ему только здесь быть? Мужчина, сосредоточенно читавший какую-то книгу, словно почувствовав на себе мой взгляд, обернулся, и в глазах его появилось выражение какого-то обалделого узнавания…
«Неужели?..» — метнулась в моей голове изумленная мысль.
— Хрена себе, — сказал мужчина. — Гражданин начальник. Вот так и встречи на узких перекрестках мироздания…
Подошел поезд, но мы, обоюдно пораженные, оставались стоять на перроне.
— Ну, и какими судьбами? — спросил я.
— Россия-Украина-Польша-Германия, — последовал ответ.
— Полями-лесами?
— Иначе не можем. У меня один документ — справка об освобождении. А ты каким образом?..
— Работаю, — пожал я плечами.
— Я тоже, — сказал Труболет. — Но, в основном, над собой… Вот, — поднес к моему носу потрепанную книжонку, — осваиваю сербский язык. Освою — пойду сдаваться, как беженец из Югославии.
— Хорошая идея, — одобрил я, вспомнив о его таланте полиглота. — А живешь где?
— А вот с крышей пока напряженно, — зябко поежился Труболет. — Страдаю от недостатка полноценных гигиенических процедур. А у меня между тем хобби: я — санитар своего тела.
— Ну, поехали ко мне, — сказал я, располагавший свободной квартирой в Карлсхорсте, откуда только что выехала очередная офицерская семья из покидавшей Германию Западной группы войск. — Найду тебе и ванную, и диван.
— А пожрать? — спросил Труболет. — Я тебе вон сколько курей скормил, не забыл?
— И аз воздам! — согласился я.
Мне было двадцать лет, когда я возвратился из армии. Вернее, из внутренних войск, а еще точнее — конвойных, сопоставимых с армией лишь по внешним приметам. Вернулся уже матерым волком, знавшим об изнанке жизни Страны Советов не понаслышке. Но главным итогом этого моего военного долгого приключения стал роман «Падение Вавилона» — весьма популярный, изданный и многократно переизданный в девяностые и в начале двухтысячных. В нем мои армейские передряги нашли отражение развернутое и детальное, пускай на фоне уже художественного сюжета с выдуманным героем.
Я помню счастливейший день своей дороги домой: ранним утром, спрыгнув с вагонной полки, я подошел к окну поезда, увидев мчащиеся в стекле родные елки и сосны.
У меня сладко заныло сердце.
Лес! Как он мне был дорог и мил, каким невыразимо прекрасным и волшебным казался после чуждых голых степей с их редкими корявыми деревцами, насаженными по берегам каналов! Лес! С его хвоей, будущей осенней медью вековых дубов, грибами и травами…
Душа моя пела.