Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР…

Вопрос обсуждали за обедом в служебной столовке на первом этаже. Ах, эта радиокомитетская столовка! Уголок кулинарного рая! За копейки там можно было отобедать так, как ни в каком из столичных ресторанов! Огромный выбор первых и вторых блюд, салатов и десертов; дни национальных кухонь различных стран; свежайшие фрукты и овощи… Поговаривали, что глава Радиокомитета Лапин платит заведующей столовой зарплату пяти инженеров, лишь бы та, обладая собственными связями на продовольственных базах, держала питание идеологических сотрудников на должной высоте.

Постоянный пропуск в Радиокомитет мне тоже устроил Ельников, и при любой возможности я предпочитал заехать на «Новокузнецкую», дабы потешить себя качественной жратвой, а не силосом общественного общепита.

Виталик, памятуя о моих контактах с правоохранительным начальством, тут же внес предложения заработать: кто-то из его знакомых уже находился под судом, кто-то под следствием, кто-то нуждался в продвижении по милицейской или прокурорской карьере. Расчет был прост: клиент — источник дохода, я — исполнитель, Ельников — сторонний наблюдатель, контролирующий переход взяток из рук в руки по своему усмотрению. Позиция удобная и безопасная.

От скользких его предложений я отделался, но вот новые кассеты с очередными произведениями Голливуда взял с обещанием возврата.

Когда первая робкая волна западной видеопродукции лизнула российские берега, Ельников, как идейный борец за денежные знаки, считавший, что своим окладом могут быть довольны только святые на иконах, сразу узрел перспективу дальнейшего девятого видеовала с брызгами и пеной разноцветных купюр. Работая в международной редакции, сам неплохо знавший английский язык, он понял, что привезенным фильмам необходим русский дубляж, а далее растиражированные с оригинального носителя копии тут же становятся бойким товаром.

Однако подобный бизнес нес в себе немалую опасность: за эротический фильм «Эммануэль» могли пришить распространение порнографии, а за комедию «Москва на Гудзоне» — и вовсе антисоветскую пропаганду…

Но что может остановить идейного борца за денежные знаки при благоприятно складывающихся для этой борьбы обстоятельствах? Обстоятельства же складывались следующим образом: Ельникова вызвал к себе заместитель главы Радиокомитета, попросив об услуге: перевести дубляжом одному из влиятельных государственных мужей фильм на опять-таки государственной, огороженной капитальным забором, даче.

Ельников с восторгом согласился. Он с удовольствием коллекционировал полезные контакты и запылиться им не давал.

Этим же вечером он выпивал в личном дачном кинотеатре Семена Цвигуна — заместителя председателя КГБ. Надо отдать должное Цвигуну: фильмец оказался сомнительный, несоветский, а при наличии множества сотрудников, знавших язык не хуже Ельникова, он пригласил именно человека со стороны, дабы исключить лишний звон слухов внутри Конторы.

За первым фильмом последовал дубляж второго, потом — третьего. Отношения укреплялись пропорционально выпитому и наговоренному в беседах о том, о сем.

За спиной Виталика вырастали крылья, должные вознести его в парении над смертными. Но это были крылья Икара…

Когда бизнес развился на внушительную мощь и профессиональные переводчики за сдержанные гонорары продублировали Виталику кучу кассет, последовала нежная трель телефона, и в трубке прозвучал голос офицера КГБ, с командной интонацией обязывающий гражданина Ельникова явиться на Лубянку в означенный для того кабинет.

Допрос длился шесть часов.

Подробности допроса Ельников в своем рассказе мне о своих злоключениях опустил, но, видимо, ответы по существу капитана КГБ удовлетворили, и, получив строгое предупреждение о суровой наказуемости дальнейшей деятельности в распространении западных кинематографических достижений, Виталик был отправлен с подписанным, слава Богу, пропуском на выход из зловещего учреждения.

В ходе напряженной беседы с ответственным сотрудником, Ельников, в качестве приема самообороны, не преминул намекнуть о своей дружбе со всемогущим Цвигуном, на что получил небрежный ответ без заминки:

— Знаем… Но если вы еще раз упомянете это имя всуе, у нас состоится еще одна встреча, и закончится она для вас трагически…

В растрепанных чувствах Виталий покатил на работу, понимая, что информация из Конторы наверняка пришла к компетентным лицам в Радиокомитете, и с выводами относительно его персоны эти лица мешкать не станут.

Начальник отдела — дружок и соратник Ельникова, с кем он поделился своей бедой, насоветовал следующее: срочно явиться на прием к председателю Радиокомитета Лапину, упредив донос из кадров, поведать о своей категорической непричастности к идеологическим диверсиям, сослаться на заказчика переводов, как на лицо официальное, рекомендованное ему заместителем Лапина, и таким образом выскользнуть из тисков всякого рода оргвыводов.

Лапин принял Ельникова на следующий день. Благосклонно выслушал его горячий клятвенный монолог. Затем со скукой порылся в каких-то бумагах, лежавших на столе и, вчитавшись в одну из них, равнодушно произнес:

— Так зачем вы мне все это рассказали?..

— Я посчитал своим долгом… — начал Виталик, но шеф Гостелерадио его перебил:

— У вас передо мной нет никаких долгов. У меня, — он кивнул на бумаги, — еще со вчерашнего дня приказ отдела кадров о вашем увольнении по сокращению части сотрудников. Так что, ни вы ко мне, ни я к вам не имеем никакого отношения… Выходное пособие вам выплатят.

Со звоном в голове и качающимся под ногами полом Виталик вышел из кабинета уже бывшего шефа. Секунда за секундой приходило понимание: старый партийный волк, матерый номенклатурщик, легко и непринужденно переиграл его, щенка, ненароком сунувшегося ему в пасть. Конечно, никакие грехи ничтожного Ельникова были Лапину неведомы, конечно, сейчас от него последует звонок в кадры, и приказ об увольнении оформят задним числом, и теперь единственное, что остается, срочно сняться с партийного учета, чтобы выйти на вольные хлеба без выговора, а то и лишения волшебного билета, дающего кучу карьерных преимуществ.

Он срочно метнулся в партийный комитет. Так и так, сокращен, уволен, прошу снять меня с партийного учета…

Не тут-то было!

Местный партийный начальник, кивнув понятливо, промолвил:

— Снимем вас обязательно. Обещаю. Но — после рассмотрения вашего персонального дела на заседании. О времени заседания вам сообщат.

— Но я же уволен…

— Уволены. Но не из партии. И не из нашей партийной организации. А будете вы уволены или нет, решат товарищи коммунисты… Или останетесь в рядах, или станете, так сказать, «Бритиш петролеум».

Эта туманная формулировка трактовала анкетный термин «б/п», то есть — «беспартийный»…

Жизненный опыт наталкивал на вывод: если вопрос выносится на широкое обсуждение, значит, решение по нему уже принято!

Оставалось только восхититься молниеносной реакцией Лапина на все подвластные ему инстанции, но чувство восхищения у Виталия на данный момент отсутствовало напрочь. Как же глупо и смехотворно он опростоволосился!

Дело обошлось строгим выговором с занесением в партийные документы.